– Сюзанна Робертовна, вы верите в то, что Трубицина могла сама это сделать?

Она часто-часто заморгала, а затем заплакала.

– Ой, я уже ничего не знаю, - прошептала испуганно, хлюпая носом.
– Я не поверила сначала. А потом Вера Овчаренко сказала, будто Катя накануне призналась ей, что хочет повеситься.

– А вам Трубицина ничего такого не говорила?

– Нет-нет, что вы. Совсем наоборот, она в последние дни была особенно весела, словоохотлива. Кстати, она хотела с вами встретиться. Очень надеялась, что вы ей поможете.

– Значит, вы в курсе того, что она хотела мне рассказать?

– В общих чертах. Она неохотно об этом говорила, боялась...

– И все же, что она вам рассказала?

Хомова наконец перестала всхлипывать, достала носовой платок и тщательно вытерла им лицо, затем наморщила гладенький лобик, вспоминая. А я смотрел на нее и невольно удивлялся. Каким образом залетела в этот суровый казенный мир эта, казалось, невинная птаха?!

– Она сказала, что убийство совершил ее близкий друг, с которым она встречалась, что он все подстроил. Только поняла она это не сразу, уже здесь и решила все рассказать вам.

– А кто он такой - ее друг?

Она виновато улыбнулась, развела руками.

– Ой, я не знаю. Она ничего о нем не сказала, даже имени не называла. Говорила только, что он занимается бизнесом, и все.

Я сделал пометки в блокноте.

– Спасибо, Сюзанна. А прошлой ночью вы ничего не видели и не слышали?

– Видела, - кивнула.
– Видела, как Катя встала и пошла к двери. Я не придала этому значения, подумала, пошла в туалет. Ей часто приходилось ночью вставать.

– Почему?

– У нее слабый мочевой пузырь. Она говорила, что в милиции ее били и что-то там повредили.

– А кто знал об этой ее слабости?

– Ой, да все. Здесь же ничего невозможно скрыть.

– А в руках у нее что-нибудь было?

– В каком смысле?

– Ну, веревка там или что-то в этом роде?

– Нет, я ничего не видела.

– Когда это было?

– Ой, я не знаю. Может, часа в два или в три. Не знаю. Я спала уже. А тут проснулась.

– Следом за Трубициной кто-нибудь выходил?

– Да, - кивнула она.

Вдруг глаза ее сделались круглыми от изумления и страха.

И я понял, что сейчас она скажет самое главное.

– Ой!
– воскликнула она и зажала рот рукой.

– В чем дело, Сюзанна?

– Вы думаете, что ее?..
– прошептала в страхе девушка, с опаской оглядываясь на дверь.

– Кто выходил следом за Трубициной?
– спросил, еле сдерживаясь, чтобы не закричать на нее.

– Ой, я прямо не знаю, - вконец растерялась она.- Я вам скажу, а потом окажется, что она со-. всем даже не виновата.

– Но вы ведь видели ту, кто вышел следом за Катей? Так?

Хомова молча кивнула.

– В таком случае нужно ее назвать. Я ведь не утверждаю, что именно она убила Трубицину, верно? Так кто же?

– Вера Овчаренко, - таинственно прошептала Сюзанна и отчего-то вновь заплакала.
– Но... Но... Но как она могла?! Ведь она же была Катиной подругой!

– А после того, как ушла Овчаренко, вы ничего не слышали?

– Ой, правда!
– еще больше испугалась Сюзанна. Ее буквально всю колотило от переживаемого волнения и страха.
– Слышала! Слышала, Андрей Петрович! Приглушенный вскрик и шум какой-то. Тогда я не придала этому значения. Она, Верка, это сделала! Точно! Потому и говорила, что Катя будто бы собиралась повеситься. Какая непорядочная! Правда, Андрей Петрович?

– Правда, - согласился. У меня у самого от волнения тряслись руки.
– А могла Овчаренко одна справиться с Трубициной?

– Нет, вряд ли. Катя была сильной. Вот со мной бы она запросто справилась. А с Катей - нет, одна бы не сумела.

Кратко записал в блокнот то, что услышал, предупредил:

– О том, что мне сказали относительно. Овчаренко, никому. Понятно?

– Да, да, - закивала девушка.
– Я это прекрасно понимаю.

Не удержался, спросил:

– Сюзанна, а вас-то как сюда занесло? Что вы такое могли совершить?

– Отчима убила, - ответила она просто и даже улыбнулась.

– Не может быть?!
– не поверил я.

– Правда. Он над мамой издевался и ко мне приставал. Я терпела, терпела, а потом однажды, когда он спал, взяла его двустволку, зарядила, подошла к нему и в грудь сразу из двух стволов. Он и пикнуть не успел.

Лицо ее стало строгим, а взгляд больших глаз холодным и жестким. И я понял, что эта хрупкая на вид девочка вполне способна на такой поступок.

Полненькая с двумя симпатичными смешливыми ямочками на щеках Наташа Зайцева ничего нового мне не сказала, тем более что не видела, как вставала ночью Трубицина. Она долго клялась, божилась, крестилась, утверждая, что "Катюха ни за что на свете не могла покончить с собой". Еще она вспомнила, что друга Трубициной вроде как звали Аликом.