Мите стало грустно: а вдруг он уже никогданикогда, может быть, даже целую неделю не увидит маму? И он понял, как соскучился по ней. А когда Митя вспомнил, что сегодня мама печет его любимые пирожки с яблоками, то соскучился еще больше.

Между тем то, что Митя не может вернуться, Авосю, как видно, совсем не огорчало. А так как Авося совершенно справедливо считал, что сидеть без дела две минуты - это в два раза скучнее, чем сидеть без дела одну минуту, то нетерпеливо спросил:

– Ну, чем бы теперь заняться?

– Вот в чем вопрос, - рассудительно сказал Мефодий.

– Какой вопрос?
– спросил Авося.

– Чем бы теперь заняться, - ответил Мефодий.

– Это я первый спросил, - возразил Авося, готовый вступить в спор.

– А мама сегодня пирожки печет, - сказал вдруг Митя.

– Подумаешь, пирожки, - презрительно фыркнул Мефодий. Как и всякий настоящий плюшевый львенок, Мефодий никогда в жизни не ел пирожков, а если быть откровенным до конца, то он вообще ничего не ел и есть ему совсем не хотелось.

– Тебе хорошо говорить "подумаешь", а у меня от голода даже в животе урчит, - сказал Митя.

– Это же замечательно!
– воскликнул Авося.

– Ничего себе, замечательно. Я, может быть, вообще могу с голоду умереть. Вам-то, наверное, совсем есть не хочется, - обиделся Митя. И тут Мефодий вспомнил, что он настоящий, а у всякого настоящего льва должен быть настоящий зверский аппетит. Мефодий смущенно кашлянул и сказал:

– Я говорю: "Как подумаешь: пирожки - так сразу аппетит просыпается".

– А у меня он уже давно проснулся, - сказал Митя.

– Вот это-то и замечательно, потому что теперь я точно знаю, чем мы сейчас займемся. Я вам чего-нибудь приготовлю, - предложил Авося.

– А ты умеешь?
– с сомнением спросил Митя.

– Это я-то? Да я просто ужас как люблю готовить! Я вам такого наготовлю - пальчики оближите!

– А я тоже умею готовить, - сказал Митя небрежно, будто для него уметь готовить было самым обычным делом.
– Я даже яйца могу сварить в мешочке.

Митя не стал говорить, что это единственное, что он может приготовить. К чему такие подробности?

Авося недоверчиво покачал головой.

– Ну ты и врешь!
– сказал он.

– Ничего не вру. Только газ мама зажигает, - сознался Митя.

Но Авосю не так-то легко было сбить с толку.

– А как же ты мешочек на огонь ставишь?
– спросил он с видом человека, который знает, как варить яйца.

– Я мешочек на огонь и не ставлю. Варитсято в кастрюльке.

– А говорил в мешочке, - язвительно сказал Авося.

– Яйцо в мешочке - это вовсе не значит, что его варят в мешочке. Это значит, что яйцо всмятку, - объяснил Митя.

– Соображать надо. Варят в смятке, а потом перекладывают в мешочек, со знанием дела пояснил Мефодий.

– Значит, на огонь ставят смятку?
– с интересом спросил Авося.

– Да нет же. Варят в мешочке, а потом кастрюльку кладут в смятку. То есть нет. Варят всмятку, а потом в мешочек кладут кастрюльку. Фу ты, совсем запутался, - махнул рукой Митя.

– Я всегда говорил, что ты большой путаник. Без меня бы ты пропал, сказал Авося.

– А ты что умеешь готовить?
– с вызовом спросил Митя.

– Все что угодно!
– ответил Авося.

"Все что угодно" таило в себе заманчивые перспективы, и Митя осторожно спросил:

– А если мне угодно пирожное?

– Проще простого!

– А мороженое?

– Запроста!

– Эскимо?

– Хоть сто порций!

Митя так ясно представил себе сто порций замечательного, восхитительного, покрытого шоколадной корочкой эскимо, что у него во рту пробежал сладкий холодок. Но тут, совсем некстати, он представил маму, которая говорит, что воспитанный человек должен есть в меру и не набрасываться на еду, будто он ест первый и последний раз в жизни. И Митя повел себя как настоящий воспитанный человек. Жаль, что мама не видела его!

– Сто порций - это слишком много, - сказал Митя. И при этих словах он снова представил себе сто порций мороженого, которые таяли одна за другой. И пока они все не исчезли из его воображения, Митя поспешно добавил:

– Давай девяносто девять!

– И еще что-нибудь подобающее, - неопределенно повертел лапой Мефодий, который так недолго был настоящим, что толком не знал, чего бы ему попросить.

– А оно соленое или сладкое?
– спросил Авося.

– Что?

– Ну это, подобающее.