Он вдруг вспомнил о трудовом наборе в Германию, как о выходе, как о единственной возможности сбежать от тяжелых проблем, материнского давления и взбалмошной кокетки, которую на свое несчастье он полюбил.

Мать и сестра ошарашенно смотрели на него.

– Так ты эту выбираешь?

– А если нет, если вообще - вообще - вы не боитесь меня потерять? Ну, нет меня, нет, представьте!

– Да, мама!
– Элиза вдруг вспомнила что-то, обернулась к матери, словно и не было его в комнате, - Я ведь что в аптеку-то ходила. Аптекарь согласен взять меня в курьеры. Я буду развозить лекарства его больным клиентам. Наценка на лекарства и чаевые - мои. Так что, если мужчины думают, что без них мы не обойдемся, то они очень ошибаются.

Жак вскочил и выбежал из квартиры. Ему казалось, что он сделал выбор. Но и с Греттой еще предстоит разбираться и разбираться. Он и не заметил, что в ущелье улицы стеной льется сильнейший вечерний ливень. Катарина вылезла в окошко, она была настолько глупа, что даже не понимала его презрения.

– Не ходите без зонта, господин Смейтс. А что-то Гретта не высовывается, пора, пора ее будить. Да и батюшку вашего не видно.

– Так тебя не было утром на месте?

– Я проснулась в своей каморке в половине первого. Вы не помните, как я до нее добралась?

– Вы ушли еще до моего ухода. На Фридриха обиделись, - нехотя ответил он, приготовившись к прыжку в воду.

Он промок до нитки, пока перебегал улицу.

Гретта выскочила из дверей, как кошка, бросилась ему на грудь, вцепилась коготками в его рубашку. Всю ее трясло, она никак не хотела сдвинуться с места и зайти в квартиру. Переведя взгляд от ее волос туда, в комнату, он вдруг увидел, что за столом сидят немцы. Альберт и Фридрих. Точнее не сидят, а лежат ничком на своих тарелках, спят.

– Они что, с вечера не уходили?

– С ночи.

– Да у тебя зуб на зуб не попадает.

Он заметил, что она со вчерашнего вечера не переодевалась.

– Их скоро будут искать, - сказала она, позволив ввести себя в квартиру, - Помоги мне.

Она не плакала, она даже была очень собранна, только очень бледна и сосредоточена, без маски опломба, без кокетства. Она была похожа на обремененную большой семьей женщину, у которой еще очень много работы.

Жаку показалось, что немцы мертвы. И он вдруг даже представил, что находиться в одной комнате с двумя мертвецами. А он еще никогда не видел мертвецов. В разбомленные кварталы посторонних горожан не пускали, а из его родствеников или близких еще, слава богу, никто не умирал. Ему стало не по себе. Сразу космос возник во всей своей холодности и бесконечности: потеряться можно.

– Ну, знаешь, буди их и выпроваживай. Нам нужно остаться на едине. Я хочу сказать тебе кое-что.

Она молчала, потом отстранилась от Жака и внимательно посмотрела на него. Он почуял неладное.

– А почему ты не уложила их на тахте?

– Я сделала это. Помоги мне.

– Что, что ты сделала?!

Жак медленно подходил к столу, уже зная, что тела бездыханны, но боясь, что немцы встанут и, словно зомбированные, пойдут на него. Первое, что пришло ему в голову, это желание спасти Гретту.

– Что ты наделала! Чудовище! Ты ненормальная, ты понимаешь? Ты погубила все! Кто тебе позволил вершить суд за Бога? Порошки! Ведь тебя все видели! Катарина! Она скажет, что ...

– Они убили девять ни в чем не повинных людей!
– твердо выговорила она.
– Я убью столько же и никто меня не остановит. Вот тебя дожидалась. Я уезжаю. Вот чемодан. Собран. Еду к себе в деревню. Меня не найдут, а ты приедешь ко мне. Я там присмотрела один дом, он прода...

– Гретта! Ты убила этих людей!

– Ненавижу!
– она бросилась на него и занесла над ним кулаки.

Жаку пришлось снова прижать ее к себе и держать, пока она не успокоится. Он почувствовал всем своим телом ее близость, ее твердую грудь, ее бедра и живот, застывшие на высоте какого-то бесконечного вздоха.

– Консъержка видела тебя сейчас?
– спросила она, наконец, сиплым голосом.

Гретта впервые назвала Катарину отвлеченным словом "консъержка", и Жак понял, что все, что произошло, планировалось ею с самого начала.

– Да. Я сказал ей, что вчера она ушла раньше, чем я.

– Зачем?
– с досадой простонала Гретта, - Теперь она и тебя выдаст. Тебя арестуют, если я исчезну.

– Я тоже исчезну. Мы поедем вместе. На какое-то время. Мне нужно будет вернуться. Я не могу бросить семью.

– Но тебя заберут и расстреляют. Боже!

– Сегодня утром арестовали моего отца.

Гретта села на чемодан, стоящий возле вешалки. Плечи ее опустились. Она была совсем не такой, какой он привык ее видеть. Он все еще посматривал в сторону стола. Шторы были плотно завешаны, в комнате горел свет, а за окном шумел сильный требовательный ливень, стучал в окна и в карнизы.