Как она провела эту ночь в одном помещении с мертвыми солдатами?

– Чем ты их отравила?

– Ну, иди. Иди, пожалуйста. Возвращайся поскорее. Я пойду на бульвар к кольцу трамвая. Подходи к остановке. Там рядом какой-то дом. Я буду ждать тебя в подъезде. Мы поедем на вокзал. Хорошо?

Он бросился к двери, потом вернулся, взял в ладони ее маленькое, такое маленькое личико и расцеловал его. Она же совсем ребенок, она не понимает, что натворила. Может быть, она и вправду сумасшедшая, но это - трагедия войны.

Жак вихрем ворвался в подъезд и наткнулся на вопросительный взгляд Катарины. Ничего не сказав ей, рванул наверх.

– Что-то ты рано? Смотри, не просчитайся с выбором.

– Мама, мама, - Жак схватился за голову и стал раскачиваться, потом побежал к себе, снова выскочил, - я уезжаю. Иди сюда, сядь.

Элиза выползла из своей комнаты. Было около пяти часов вечера, она собиралась провести его за чтением.

– Мама, Элиз, я должен вам все рассказать, иначе вы не поймете того, что я собираюсь сделать.

– Что же тут понимать, сын. Просто ты повзрослел...

– И влюбился, - улыбнулась сестра.

– Гретта... Она из деревушки близ Дендермонде. Когда немецкая армия пошла в наступление, их бомбили. Ее не было в доме, когда убило всех ее родных. Она поэтому странная, у нее, конечно, психика и все такое... Это была бомба. Авиабомба. Она их всех хоронила. Я должен торопиться, - он говорил сбивчиво и ходил перед ними по комнате, - У нее никого нет, кроме меня. Она убила тех двоих немцев, которых ты видела, Элиз. Этой ночью.

Мать, только теперь начинавшая понимать, что сын ее вырос и возмужал, что эти жестокие немилосердные времена ворвались и в его судьбу, и в его жизнь, в жизнь чужих детей, и теперь она уже не может уберечь своего мальчика от войны и страдания, думала, глядя на него, чем она может искупить ту вину, которую она должна была взять за весь мир, в который она впустила своего первенца. Она встала и протянула к нему свои маленькие дрожащие руки.

– Где, где эта несчастная девочка? Где это бедное дитя? Мы спрячем ее, - сказала она, впервые позволяя сыну целовать свои руки, - приведи ее к нам.

Если бы она знала раньше, несчастия можно было избежать. Она нашла бы те слова, которые изгладили в сердце девочки ненависть и жажду мести. А теперь Барбара и не знала, как эта былинка будет жить на свете, и как она, Барбара, будет смотреть ей в глаза: ведь та может потягаться с нею жизненными тяготами, выпавшими на ее юные плечи.

– Мама, но ведь им нужно скорее удирать, - Элизабет, как всегда, сохраняла холодность рассудка и быстроту реакции, - Ты что, не понимаешь, что с минуты на минуту к нам заявится гестапо. И не реви.

– Да, да. Гретта уже ушла из дома, она ждет меня на остановке. Там ливень, и ей холодно.

– Там ливень, там ливень, - ворчала Элизабет, помогающая собирать вещи, - Везде ливень, не только над твоей чокнутой сиротой. Теперь действительно придется идти к аптекарю, а я не выношу запах лекарств.

Она первой услышала скрип тормозов у подъезда. Крикнув Жаку, она открыла балконную дверь, соленое теплое дыхание летнего ливня дыхнуло в проем. Жак бросился на балкон, отстранив ее. Это был грузовик, крытый грузовик, и он остановился у их подъезда, а не напротив. Немного отлегло от сердца.

– Пошли, это не к нам.

– Вот, вроде все положила, донесешь? Как вас искать?
– очень тихо проговорила мама.

– Я передам с кем-нибудь весточку, напишу или приеду, когда все выяснится.

– Не вздумай отсылать с местной почты. И не пиши ни о чем подробно. Если все хорошо, напиши, что погода хорошая, если возвращаешься, напиши, что постоянные дожди...

– Ладно, ладно, конспиратор, - Жак поцеловал сестричку в макушку.

Когда позвонили в дверь, они находились в прихожей.

– Это Гретта, - Жак подошел к двери.

Мать глядела ему в спину и уже знала, что это пришли за его единственным еще нежившим и не познавшим любви мальчиком.

– Якоб Смейтс, двадцати двух лет, парикмахер здесь проживает?

На лестничной клетке стоял человек в штатском, в сером плаще, с которого стекала вода. В руках его была трость и планшет, по которому он сверялся с адресом и фамилией Якоба.

Пришлось снять с двери цепочку и открыть ее нараспашку:

– Входите.