– Сейчас и ты поверишь, парень, - почему-то посеръезнев, ответил Ильин.

После того, как облачко пыли убежало внутрь лагеря, капитан первым перебрался на территорию через висящие на волоске ворота, и откинув мыском плоскую консервную банку, оказавшуюся даже не вскрытой, пошли по площади к корпусам. Из-за леса показался грузовик из роты Ильина.

Капитан постучал в стену барака, пока обходил его, Вика услышала стук и с испугу слетела с полки.

– Эй, есть кто живой?
– проговорили за стенкой, - Выходи, девчата! Победа!

– По-русски, - прошептала Вика и побежала по проходу к выходу, По-русски!
– закричала она грудным разрывающим связки голосом, в котором было сколько радости, столько и пережитого горя.

Ильин не успел дойти до входа в барак, как тот загудел, как улей, и взорвался женским воплем. Двери распахнулись, и словно пчелки, вылетели из них темною, тяжелою тучей дувушки и бросились к нему. Ильину не пришлось отмахиваться: его взяли на руки и понесли по лагерю.

– Ну, девки, ну, вы даете!
– только и ухал он, проплывая по лагерю, видя, как за ним несут Санька, а по площади уже бегут его ребята из роты.

Вскоре подъехали командиры Ильина и другой грузовичок и пара автомобилей союзников. Но начальникам командовать парадом не пришлось, вида оружия эти люди не выдержали бы. Ликование худых, истощенных, слабых людей было такой силы, что организовывать хоть какой-то порядок и было бы самым настоящим безобразием.

Лагерь постепенно заполнился людьми, и Вика впервые увидела, сколько их, что они могут заполонить всю его территорию, все его закоулки. Она забежала в барак и, прихватив котомку, выбежала обратно. Она понеслась к воротам и никто не посмел остановить ее. Только крикнули в догонку:

– Куда вы, женщина, мы все тут...

– Вернется, ошалела, - добавил кто-то, - Не ходи за ней.

Вика обернулась и вдруг побежала к солдатам. Со стороны могло показаться, что она хаотично мечется по площади, не зная, куда податься.

– Миленькие, миленькие, там еще один лагерь, миленькие, не доехали, их тоже надо... Пойдемте со мной, миленькие!

Солдаты подхватились и побежали за Викой, в то время когда часть женщин тоже вспомнила о своих любимых и друзьях из лагеря арбайтеров, и мощной лавиной бросилась за солдатами.

В воздух поднялась густая пыль, словно площадь лагеря не была асфальтирована.

Французские и бельгийские парни уже пытались сорвать ломом засовы и замки с нескольких ворот, другие лопатами старались разодрать колючую проволоку.

– А ну, в сторонку, товарищи французы, - сориентировался чубатый крепкий паренек, - Сейчас мы ее...

В воздух поднялись клубы пыли, топот надвигался со всех сторон. Вику захлестнул и смял водоворот женского и мужского крика, плача, смеха, визгов и воскликов. Они звали друг друга, выкликали друг друга по именам, наконец-то немного расступились и начали находить свои пары, обнявшись, замирали и начинали снова, но тихо, говорить друг другу поздравления, глотая слезы. И вдруг она услышала свист: это была Пятая симфония Бетховена. И люди умолкли вокруг. Даже солдаты удивленно завертелись на месте, ища причину тишины. Вика шла на эту мелодию, и все расступались перед ней.

Она увидела его, по-бабьи протянула к нему руки и зашлась одним содрогающим тело выдохом, уже не видя его лица из-за стоящей в глазницах сверкающей радугой влаги.

– Зачем плачешь?
– спросил он по-немецки.

– Радуюсь, - еле-еле вымолвила она.

– Смеяться надо, если радуешься, Виктория! Виктория моя!
– не сдержавшись крикнул он в небо, и вдруг множество голосов за его спиной сначала тихо, а потом все громче и яростнее заорали во всю силу своих связок:

– Вива, Виктория! Вива, Виктория! Вива, Виктория!

А он осыпал ее лицо тысячами поцелуев, как это ей грезилось два года подряд в ее девичьих снах, и она теперь чувствовала не ту сжигающую нутро страсть, а мгновенно наступившее умиротворение от того, что ее возлюбленный оказался - былью!

– Я никому тебя не отдам!
– шептала она в изнеможении и целовала его ладони.

Кто-то тихим голосом окликнул ее:

– Мадемуазель, - Луи и Лион стояли за ее спиной и, лучезарно улыбаясь , плакали невидимыми сухими слезами.

– Бонжур, мадемуазель! Мерси, мадемуазель!
– Луи еще что-то сказал, и Вика, не поняв ничего, положила руку на его плечо.

– Мерси? За что мерси?

– Он говорит, - попытался объяснить Жак, - что ты дала им силы выжить!

– Я?
– Вика расстерялась, а потом обвела их взглядом и полезла в котомку, - Вот, это вам.

Она отдала Луи маленький портрет Вали Каталенко, а Лиону - портрет Лены Красавиной. Они долго стояли молча, в- четвером, уткнувшись лбами друг в друга и больше ничего не могли говорить.

Прошло еще несколько часов, прежде чем люди стали задумываться, что им делать дальше. Они наконец-то осознали, что неволя позади, но еще боялись потерять свободу. Поэтому самым надежным всем казалось оставаться на месте, но уже с этой, внешней, стороны колючей проволоки. В кустах неподалеку солдаты развернули походную кухню. Сладкий дымок струился из короткой изогнутой трубы. Все желающие были накормлены и вставали в очередь по третьему кругу. Сами солдаты из роты Ильина прилегли в теньке, ожидая приказаний.