Шрифт:
– Ты продолжаешь заниматься проституцией?
– Я же говорю, нет.
– Нет, ты мне этого не говорила!
– Я сказала, что начала новую жизнь, разве нет? По-моему, это не подразумевает проституцию.
Теперь они ссорились. Как настоящие влюбленные.
– А разве этот ворюга Микки не был твоим клиентом?
– Да просто одна моя подруга попросила меня...
– А все эти мужчины на твоем автоответчике?
– Просто знакомые, случайные знакомые.
– Это и значит – клиенты.
– Ничего это не значит, засранец чертов! – закричала она.
– Ничего себе выраженьице для приличной женщины.
– Я приличная женщина! – воскликнула она.
– Если ты не занимаешься проституцией, на что же ты живешь?
– Я уехала из Буэнос-Айреса с двумя миллионами долларов.
– О, ты работала даже больше, чем я предполагал.
– Гораздо, – сердито сказала она. – Я хорошо работала, у меня и сейчас неплохо выходит. – Она помолчала, затем добавила тихонько: – Ты и сам знаешь.
– Но не в профессиональном плане, да?
– Ну сколько же раз можно повторять одно и то же?!
– Столько, сколько мне надо.
– Я больше не занимаюсь проституцией, – тяжело вздохнула она. – То, что осталось после покупки дома, я вложила в ценные бумаги. Моего брокера зовут...
– Я знаю. Хэдли Филдс с Мерилл Линч.
– Да.
Некоторое время они шли молча.
– Зачем ты лгала мне? – наконец спросил он.
– А зачем ты стал вынюхивать?
– Зачем ты, черт подери, мне лгала? – повторил он и стряхнул со своей руки ее ладонь. Потом остановился и, повернувшись к ней, схватил ее за плечи. – Зачем?
– Потому что была уверена, что ты сбежишь, как только узнаешь правду. Вот как ты собираешься сбежать сейчас.
– И почему это для тебя так важно?
– Да важно. Очень важно.
– Почему?
– А ты как думаешь? – спросила она.
Он отпустил ее. Его плечи сгорбились. Внезапно он почувствовал себя очень маленьким.
– Не знаю... я не знаю, что думать, – бормотал он.
– Нам обязательно обсуждать это здесь, на ветру? – Она подошла к нему ближе. – Хэл... Пойдем ко мне. – Его била дрожь. Он знал, что ветер с реки здесь ни при чем. – Хэл! Ну пожалуйста. Пойдем ко мне. Я буду любить тебя. Пожалуйста.
– Только никогда больше не лги мне, – попросил он.
– Обещаю. – Она коснулась рукой его лица. Нежно поцеловала прямо в губы. – А теперь пойдем.
Она снова взяла его под руку и повела из парка, через улицу прямо в свой дом.
На следующее утро Карелла явился к Нелсону Райли и застал художника за работой. Казалось, Райли был крайне недоволен столь ранним визитом.
– По пятницам я заканчиваю недельную работу, – сообщил он. – Стараюсь сделать как можно больше, все подготовить к понедельнику. Надо было сначала позвонить.
Перед Кареллой стоял огромный рыжеволосый детина с зелеными, гневно сверкающими глазами, испачканными краской мосластыми руками, в одной из которых была зажата наподобие сабли большая кисть.
– Ради Бога, извините, – сказал Карелла. – Но мне бы хотелось задать вам еще несколько вопросов.
– А где второй коп? Тот, маленький? По крайней мере у него хватало такта сначала позвонить. Вы, очевидно, считаете, что художники сидят и ждут, пока на них снизойдет вдохновение, чтобы начать работу. Я – рабочая лошадка, такая же, как и вы.
– Я все понимаю, – извиняющимся тоном произнес Карелла. – Разница только в том, что я занимаюсь убийствами.
Он не стал уточнять, что занимается двумя убийствами. Для того он и пришел сюда, чтобы узнать, что именно Райли знает о втором преступлении.
– Мне наплевать, над чем вы там работаете, – ворчал Райли, – А я работаю над полотном три на четыре, и у меня уже ноги подкашиваются! Вы думаете, трудно только убийство расследовать? Пойдите посмотрите на эту тетку у стены!
Карелла взглянул на «эту тетку», которая была никакой не теткой, а склоном покрытой снегом горы, по которому скользили лыжники.
– Вы чувствуете, что идет снег? – спросил Райли.
– Нет, – честно признался Карелла.
– Вот и я тоже. А хочу, чтобы шел снег. Но каждый раз, когда я добавляю белый, теряется цвет. Яркие костюмы лыжников, этот алый и ярко-зеленый на флажках на той хижине, насыщенно-коричневая окраска кресел подъемника – видите эти сильные, чистые краски? Я люблю цвет. Но мне каждый раз приходится все переделывать, потому что белый приглушает все остальные цвета. Если я не сумею создать впечатление падающего снега сегодня, то всю неделю буду беситься. И какое мне дело до вашего убийства? И вообще, я уже рассказал все, что знал, другому копу.