Схватили бутылку - глядь, а она московская. Побежали обратно, и у новостроек все сначала - стали пробираться с объятиями.

–  Куда?.. Куда?..

–  Граждане, на самолет опаздываем, - резко отвечал Сапожников, и ему пришло в голову, что бутылка, за которой они бегали, - это предлог для объятий. Впрочем, это с ним бывало довольно часто, и не с ним одним. Хмурые попутчики галопировали рядом. Всем троим пот заливал глаза. Они мчались, как говорится, теряя тапочки, и самолеты гудели в сплошной облачности. Но это были не их самолеты. Самолеты Сапожникова давно уже улетели, а у Генки и Виктора не прилетали еще.

На аэродроме даже столовую еще не открыли.

Ну, открыли столовую. Люди стали в очередь, получили талончики в кассе. А тут объявили посадку, все побросали талончики, ринулись к самолету, посидели минут двадцать. Посадку отменили.

–  Хочешь быстро - летай на самолете, - сказал Фролов.
– Хочешь вовремя - поезжай в поезде.

Они пошли к столовой.

И Сапожников опять увидел очередь в кассу. Он удивился, и ему объяснили, что те талончики, которые побросали, пропали и надо выбивать новые.

Тогда Сапожников разыскал начальницу в фуражке и сказал ей, чтобы немедленно возвратили людям деньги.

–  А вы кто такой?
– спросила начальница.

–  Неважно. Требую, и все, - сказал Сапожников.

Та улыбнулась эдак с толком и сказала:

–  А что вы можете сделать? Жаловаться? Жалуйтесь. Трасса северная? Условия особые. Полетайте-ка, поработайте.

–  Что я могу сделать?
– спросил Сапожников.
– А вот я пойду в клуб, и сорву фотографии с Доски почета, и отвезу в ГВФ.

У начальницы вытянулось лицо.

–  Да что вы! С Доски почета за талончики?

–  Не за талончики, а за нахальство.

–  Это же политически неверно, - сказала начальница обалдело.
– Вы знаете, какой эффект?

–  Я и хочу эффекта, - сказал Сапожников и пошел прочь.

–  Гражданин… постойте… - сказала начальница ему вслед.

–  Накормите людей и верните деньги.

–  Так бы и сказали!
– крикнула начальница и отошла в сторону размахивать руками перед хмурой женщиной в наколке и в переднике поверх пальто.

После этого Сапожников с приятелями поели и закусили компотиком, а водку пить почему-то не стали и вышли на воздух, и тут они увидели начальницу, которая стояла на крыльце и глядела в сторону.

–  Вы Сапожников, - спросила она, обращаясь, к Сапожникову утвердительно.
– Вам телеграмма-молния.

И Сапожников прочел: "Беспокоюсь здоровье, настроение. Коллектив нетерпением ждет приезда. Блинов".

–  Бред, - сказал Сапожников.
– Почему коллектив беспокоится здоровье, настроение?

Бред какой-то.

–  Шикует Блинов, - сказал Генка.

–  Аэродромы задыхаются, - сказала начальница в фуражке, обращаясь неизвестно к кому.
– Раньше принимали четыре самолета, теперь по сто… Раньше десятиместные самолеты местного сообщения раз в неделю. А теперь ежедневно четыре самолета по тридцать и сто двадцать человек… Все захлебываются, и столовые тоже, а стулья гнутые, модерновые… И во всем РэНэФэ так… Не хватает красивых стюардесс.

Завод выпускает самолет, а сменных летчиков не хватает, бензовозов, грязь - не хватает дорог…

Все так толково объяснила, и все только из-за проклятых талончиков и Доски почета.

–  Жуткая картина, - сказал Сапожников задумчиво.
– По-моему, вас пора снимать с работы.

И они сошли с крыльца.

–  А вообще надо летать днем, - сказал Генка.

–  Любишь виды? Это для девиц, - рассмеялся Виктор.

–  Нет, - объяснил Генка.
– Днем кормят, а ночью минводы. Раньше в "Ту-104" отбивные давали, а теперь легкая закуска. В гробу я видел этот чай с лимоном…

Видишь, самолет загружают? Два ящика загружают. А ночной рейс - один ящик, только к чаю.

Удивился Сапожников такому знанию жизни, и они обошли весь вокзал в поисках, где бы отдохнуть, потому что Сапожникову было приятно, что он человек нужный и его ждут ради реального дела и ради его сапожниковских способностей, в которые он последнее время вовсе перестал верить. А теперь это снова было как первый снег - такая свежесть души. Они увидели клуб авиаотряда, деревянное здание барачного типа, поломанные декорации на сцене, крашеные тряпки, в углу куча трубчатых раскладушек. Доска почета с портретами передовиков девять на двенадцать, кипятильный бак с краником.