–  Что?

–  Не мешайте ему, - сказал Филидоров.
– …Тогда ничего противоречивого нет в том, что при столкновении двух частиц рождается пять новых, размером больших, чем первые две… а вовсе не обломки двух первых.

–  Чушь!
– не удержался Филидоров.

–  Что же тут непонятного?
– с упорством осла продолжал Сапожников.
– Столкновение двух частиц рождает возмущение той материи, из которой они сами состоят… Два вихря рождают пять более крупных… Что ж тут непонятного?

Обыкновенная лавина… Резонанс… детонация… Высвобождение скрытых запасов.

Время, - сказал Сапожников.
– Материя времени. Единственная материя, у которой все процессы происходят в одну сторону. Несимметричная… Но и ее несимметричность только кажущаяся. Так как и она заворачивается на себя…

Всякий поток - это часть витка…

Филидоров долго молчал.

–  Тогда понятно и такое явление, когда одна частица проходит, так сказать, через другую, - сказал Сапожников.
– Просто вы не ту модель берете… паровозики какие-то… вагончики… Вагон сквозь вагон, конечно, не пройдет, а водоворот сквозь водоворот проходит… сам наблюдал… В Калязине…

–  Где?
– спросил Филидоров.
– Я такого института не знаю.

–  Я тоже, - подтвердил Сапожников.
– Вода сместилась, а воронка на месте стоит… потому что условия образования воронок не сдвинулись с места… неровности дна и прочее… а вода бежит вниз к морю…

–  Значит, вы считаете, что время - это не условное понятие, а вполне реальная материя?

–  Вполне реальная, - сказал Сапожников.
– Она тоже отражается в нашем сознании, а не только ее отдельные вихри, то есть тела… Таким образом, все, что мы вспоминаем, унеслось от нас не назад, как принято считать, а вперед… а мы, как воронки, на месте стоим или, как лодки, плывем медленней, чем река бежит… и тогда совсем другой метод прогноза.

Все молчали.

–  Может быть, для этого я жил, чтобы открыть это, - сказал Сапожников.
– Но помирать не хочется… Хочется, чтобы и мне кое-что досталось от общего пирога…

–  Вам хочется, чтобы она вернулась?
– спросил Толя.

–  Да… - сказал Сапожников.

–  Почему?

–  Не знаю.

Филидоров молчал.

–  Все кружится… кружится, - сказал Сапожников.
– Вихри кругом.

–  У меня от вас тоже голова кружится - устало проговорил Филидоров.
– Пить надо меньше.

–  Да… - сказал Сапожников.
– С этим надо кончать совсем. Душ у вас работает?

–  Работает, - сказал Дунаев.
– Почему бы ему не работать…

Филидоров сидел опустив голову и молчал.

–  Вам нехорошо, Валентин Дмитриевич?
– спросил Толя.

–  Перестаньте, - сказал Филидоров.

–  Если долго смотреть на велосипедный насос… - сказал Сапожников, - можно додуматься до чего угодно, если, конечно, хочешь заступиться за кого-то…

И Сапожников пошел в санузел.

Душ был сильный и мокрый, и казалось, что струи воды летели прямолинейно. Но это только казалось.

Сапожников вытер лицо и затылок сухим полотенцем и вернулся в комнату. Филидоров уже уехал. Толя жевал холодную картофелину. На блюде лежала каноническая голова селедки с потухшей сигаретой в устах.

–  Кстати о резонансе, - сказал Сапожников.
– Что, если использовать резонанс для лечения рака?

–  Неужели вы не понимаете, Сапожников, что так эти дела не делаются?
– мягко спросил Толя.

–  Пожалели бы хоть человека, - сказал Дунаев.
– А если у него сердце лопнет? Так и не узнаем.

–  Не надо меня жалеть, - сказал Сапожников.
– Надо бить опухоль резонансом.

Каждая клетка имеет свой спектр излучения. Всякое излучение - это волны, и их можно записать… а значит, и воспроизвести. Если сделать мощный генератор, испускающий волны нужной частоты, и направить на больного, то можно избирательно уничтожать только раковые клетки, не трогая здоровых… Резонанс, понимаете?..

Избирательно… Бить опухоли резонансом.

–  Хватит, - крикнул Толя.
– Хватит!

Засыпая, Сапожников понимал, что храпит. Этого раньше с ним не было. Он никогда не храпел, и у него никогда не потели руки, и Сапожников втайне гордился.

Однажды, когда Сапожникова спросили: "Что такое хорошая жизнь", он ответил:

–  Хорошая жизнь - это мягкий-мягкий диван… большой-большой арбуз… и "Три мушкетера", которые бы никогда не кончались.

Такое у него было представление о хорошей жизни. Ему тогда было двенадцать лет, и ему нравился Атос - он был бледный и не пьянел. Теперь у него было совершенно другое представление о хорошей жизни.

Прошлое не исчезает… Оно проявляется разом, как только судьба задает вопрос.