Шрифт:
Вниз и вниз.
Тело горело и не сгорало, потому, что так было угодно боли. Она пожирала Шатова и не могла насытиться, перекатывала его на своем шершавом языке, не решаясь ни выплюнуть, ни проглотить.
– Больно? – радостно спросил Дракон. – Я спрашиваю – больно?
– Я не хочу с тобой разговаривать, – прошептал Шатов обугленными губами.
– А придется, никуда ты от меня не денешься, – мстительно прошипел Дракон. – Никуда.
– Я не буду…
– Упрямый. Был упрямый и остался упрямым, – Дракон попытался улыбнуться, но улыбка затерялась где-то в лохмотьях рваной окровавленной плоти. – Ты мне в глаза посмотри, Шатов. Посмотри.
– Не хочу, – сказал Шатов, но все-таки посмотрел.
Один глаз Дракона уцелел, второй исчез в черном провале раны.
– Красивый? – спросил Дракон.
– Мертвый.
– Мертвый… Дудки, – пасть Дракона раскрылась широко, обдав Шатова смрадом чего-то приторно-сладкого. – Ты живой – я живой.
– Я – живой?
– Живой, живой, ты ко мне только в гости попал. Только в гости. Когда я тебя отпущу, ты вернешься… – Дракон махнул рукой.
– Это ты меня сюда вытащил? – хотел спросить Шатов, но только закричал от нового приступа боли.
Вместо вопроса получился вой, но Дракон все понял.
– Нет, я не могу тебя сюда затащить. Жаль. Не могу. Тебя сюда отправляют другие. Такие же, как ты, живые. А я могу только с тобой говорить. И отпустить наружу, если захочу.
– Будь ты…
– Проклят? – переспросил Дракон. – А со мной что происходит? Куда уж дальше – я в аду. И буду тебя ждать здесь, Шатов. Тут тепло.
– Тут больно, – вырвалось у Шатова.
– Больно. Пока тебя не было, я кричал, а сейчас, когда кричишь ты, мне даже стало легче.
Раскаленные стены сжались, И Шатову показалось, что на их неровностях остаются клочья его плоти. Остаются, но продолжают болеть.
– Не бойся, ты не умрешь сейчас, – сказал Дракон. – Не умрешь. Все будет хуже. Ты будешь хотеть попасть сюда, как награды.
– Заткнись, – потребовал Шатов.
– Будешь, это я тебе обещаю. Я Дракон. Тебе, Охотнику. Обещаю. Сейчас ты можешь уходить. Но ты вернешься.
– Нет.
– Вернешься. Или позовешь меня к себе, – изуродованное лицо Дракона приблизилось к лицу Шатова. – Позовешь? Когда станет совсем плохо, ты меня позовешь. И я приду. Я приду тебе на помощь, клянусь.
Шатов шевельнул рукой, чтобы оттолкнуть Дракона, но не смог, только снова закричал.
– Я приду и помогу. Позови. Мы ведь похожи. Ты и я. Похожи. Я убивал, потому, что не мог без этого. Ты тоже найдешь повод. Найдешь. Высокий и нравственный повод, – Дракон засмеялся.
– Нет.
– Нет? – хохот Дракона грохотал в каждой клеточке тела Шатова. В каждой пропитанной болью клеточке. – Найдешь. Скоро придет такой момент. Очень скоро.
– Нет!
– У тебя будет выбор – умереть и попасть сюда, ко мне, или вызвать меня туда, наверх, и остаться живым. С моей помощью. Примешь от меня помощь? – Дракон вдруг превратился в огненный вихрь и обвил тело Шатова. – Мы ведь не чужие, Шатов.
Шатов закричал.
– Не чужие… Я так и не смог тебя убить, а ты убил меня дважды…
– Я, – вытолкнул из себя Шатов раскаленные слова, – я тебя убил бы еще тысячу раз.
– Верю. Потому, что ты хочешь жить. Очень хочешь жить. Ты выжил… Теперь придется жить еще и мою жизнь.
– Я…
– Не нужно слов. Мы еще увидимся, Шатов. Клянусь – увидимся.
Стены почернели и сомкнулись, зажав тело Шатова. Дракон растворился в их черноте, только его голос остался возле Шатова:
– Ты меня позовешь.
– Нет, – сказал Шатов. – Нет. Нет. Нет!
– Позовешь…
ЧАСТЬ 2
Глава 5
Тишина. Такая густая, что ее можно было резать ломтями. Она ватой обложила Шатова, не давая шевельнуться, не давая услышать хоть что-то, оставляя только две возможности – дышать и смотреть.
Смотреть Шатов не хотел. Проснувшись, он лежал с закрытыми глазами, содрогаясь в ужасе только от одной мысли, что рано или поздно придется их открыть.
Не хочу. Не хочу снова увидеть сосны, небо, облака и реку. Не желаю. Не желаю снова идти к дому и снова наталкиваться на счастливое выражение глаз Дмитрия Петровича.
Двух раз хватит. Двух раз более чем достаточно. Снова открыть глаза и начать лихорадочно соображать, что из вчерашних воспоминаний правда, а что – бред. И местные обитатели ему не помогут. Они снова начнут говорить, черт знает что, противоречить друг другу, а Шатов будет бессмысленно злиться. На себя, на них, на весь мир.