– Вот Льва Толстого с первой рукописью вообще выгнали, нам учительница рассказывала, – лихо врала Машка.

– Книги печатают не скоро, – внушал мне Димка, – твоя лет через пять появится, не раньше.

Муж ничего не говорил, он действовал. Видя, как убивается жена, понимая, как ей хочется стать настоящей писательницей, Александр Иванович поехал к одному своему знакомому, хозяину небольшого печатного дома, выпускающего сугубо учебную литературу, и сказал:

– Знаешь, Груня очень больна, единственное, что держит ее, – эти дурацкие, глупые книжонки. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не умирало. Напечатай за мой счет сто штук ее повести, будет всем подписывать, радоваться.

И знакомый согласился. От меня переговоры скрыли, я узнала о них не так давно, когда хозяин того издательского дома, придя к нам в гости, оглядел тома написанных мною детективов и сказал:

– Да, нужно было тогда издать тебя и заключить договор об эксклюзивных правах на все твое творчество.

Абсолютно независтливый человек, я той осенью была готова сгрызть книжные лотки, в изобилии стоявшие у метро. Останавливалась у столиков, разглядывала многочисленные разноцветные томики и чуть не плакала. Господи, вон сколько изданий! Где же мои? Где?

В день рождения мужа, пятнадцатого октября, у нас загорелся мусоропровод. Дом наш, построенный в начале пятидесятых годов, имеет одну конструктивную особенность. Отходы жильцы вываливают не в ведро, а в мусоропровод прямо в стене кухни. Честно говоря, это не слишком удобно. Иногда оттуда распространяется омерзительный запах, а еще порой кое-кто из соседей швыряет в шахту окурки, и тогда начинает валить дым. На этот случай мы держим на кухне шланги.

Стоит только почуять запах гари, как все хватают резиновые трубки, надевают их на краны, спускают в дверцу и заливают огонь. Вода хлещет, пепел летит, оседает на пол… Сами понимаете, как потом выглядит кухня. Вот именно сей форс-мажор и приключился пятнадцатого октября. День этот вообще оказался для меня сложным. Утром я отправилась на укол, стала выходить из автобуса, споткнулась, толпа, шедшая сзади, поднаперла. Я рухнула прямо в жидкую грязь и безнадежно испортила светлое пальто. Потом, купив в булочной пирожные, уронила их в лужу, вдобавок, попав тонким каблуком в решетку у входа в метро, сломала его и домой пошла на цыпочках… Неприятности в тот день выдавались оптом, а часа в четыре случился пожар.

Залив пламя, я со вздохом принялась убирать грязь, мокрая, растрепанная, вся в саже и копоти. Налила в ведро воды, разболтала в ней стиральный порошок и стала мыть пол босиком.

– Мусечка, – радостно заорала Маня, протягивая трубку, – это тебя!

– Скажи, дома нет, – буркнула я.

– Это из «Эксмо», – зашептала Машка. – Я уже сказала, что ты несешься на зов!

Горечь затопила душу. Ну и денек, сначала пальто, пирожные и каблук, потом пожар, ну и на закуску сообщение о том, что моя рукопись абсолютно непригодна, чтобы ее издать.

Желая взять трубку, я машинально шагнула вперед, ноги в мыльной луже разъехались в разные стороны, я со всего размаха ударилась лицом о край стола, потом шлепнулась на линолеум и безнадежно сказала:

– Слушаю.

– Агриппина Аркадьевна? – раздался безукоризненно вежливый голос Ольги Вячеславовны.

– Да.

– Мы приняли положительное решение по вашей рукописи, но книга маленькая, всего сто шестьдесят страниц, нет ли у вас еще одной?

Я потрясенно переспросила:

– Что? Вы хотите печатать «Поездку в Париж»?

– Да, – подтвердила редактор. – Но возникла проблема, в вашей повести небольшой объем, нам нужна еще одна рукопись, если у вас нет…

– Есть, – заорала я так, что Машка отскочила к двери и в ужасе уставилась на меня, – есть! Господи, вы до которого часа работаете?

– До половины шестого.

Взгляд упал на часы, стрелки показывали тридцать пять минут пятого.

– Только не уходите, – заорала я, – сейчас, уже бегу!

В трубке послышался легкий кашель.

– Хорошо, – ответила Ольга Вячеславовна и отсоединилась.

Я бестолково заметалась по квартире, одной рукой натягивая джинсы, другой распахивая шкаф, в котором лежали написанные детективы. Господи, в чем нести папки? На глаза попалась безразмерная авоська, в которой хранился репчатый лук. Я вытряхнула головки, сунула на их место рукописи и понеслась к двери. Тут наконец-то ожила Машка.

– Мама, – остановила она меня, – ты вся в саже.

Я схватила бумажный платок.

– Не задерживай меня, сейчас в «Эксмо» все уйдут, по дороге вытрусь.

– А зачем ты сунула трубку в ведро? – не успокаивалась девочка.

Я глянула в грязную воду, различила в ней очертания того, что еще недавно служило телефоном, и рассердилась:

– Вот ерунда, новый купим.

Маняша разинула было рот, но я уже вылетела на улицу, волоча за собой авоську, набитую папками.

В издательство я принеслась ровно в пять, не стала связываться с медленно тащившимся троллейбусом, схватила такси.

В кабинете опять сидели двое: Ольга Вячеславовна и Алексей Брагинский, я кашлянула: