Видя печаль красотки, еще пуще заголосили подружки, и — на смену Лоухи — старая служанка, что всегда жила при доме, стала язвить невесте сердце:

— Говорила я тебе, что негоже любоваться женихом, в глаза его глядеть и устам его верить — пусть глаза его красивы и уста приятны, да притаился в них лютый Лемпо! Спешишь ты в жениховы сани, а попадешь к медведю в лапы — увезут тебя те сани в вечное рабство к свекру и свекрови. Идешь ты туда, где уже куплены поводья и готовы для тебя цепи. Горько тебе придется у мужа: колки, как рыбьи кости, слова свекра, каменный язык у свекрови, холодны речи деверя и горда спина золовки — вместо чистых простыней будет тебе закопченный очаг, а вместо родниковой воды подадут тебе болотную жижу!

Тут заплакала невеста без удержу — и, пока вели ее подружки к жениху из дома, целыми пригоршнями слез полила девичью свою светелку и отцовский двор.

— Отдаешь ты меня, матушка, замуж, — зарыдала у порога красавица Похьолы, — будто не меня кормила ты грудью, а качала колоду в люльке и купала булыжник в корыте! Иду я к мужу, а печалей у меня больше, чем камней в водопаде, чем ветел у реки и в бору — вереска!..

Но был с гостями жениха мальчишка, который удивился невестиной печали.

— Отчего ты плачешь? — спросил удивленно малютка. — От скудной пашни идешь ты к полям богатым, из хором, где много пива, идешь в дом, где пива больше! Посмотри на мужа: среди всех он — самый лучший! Выбрала ты героя, которому нет равных, — идешь ты к нему для счастливой жизни, так что утри глаза и открой для радости сердце!

Тут явилась перед всеми сама Осмотар — прекрасная дочь Калевы, прародительница героев, — и дала молодым наставления: невесте — как жить в чужом доме, как мужа ласкать, блюсти ему верность и угождать его родне, а жениху — как жену лелеять, как не давать ее в обиду, чтобы не стала она рабыней в доме и не знала скуки и слез печали. А еще сказала Осмотар, что если будет муж ласков с девой, то будет и в ответ обласкан, и что лишь дурной муж жену учит, как рабу, ременной плеткой, а мудрый стеной стоит жене в защиту и учит ее в постели, а советы дает лишь словом да взглядом, и только в крайней нужде, если совсем она ленива и науки не имет, стоит ее высечь пониже спины ивовой розгой.

Утерла красавица Похьолы глаза и бросила на родительском пороге девичьи сны, беспечное пение и шалости детства: расставаясь с родимым краем, оставила она поле пахарю, лес — ищущим покоя, гуляющим — лужайки, оленям — поляны, чащи вольные — рысям, птицам — кусты над ручьями, а себе выбрала путь в неведомую землю, скользкий весенний лед.

Поднесли Ильмаринену прощальную чарку пива, а невеста, простившись с домом и двором, поросшим рябиной, поклонилась лесу, ягодам, земле, озерам с островами, проливам, холмам да рощам отчины и, ступив в сани, села рядом с мужем.

Хлестнул Ильмаринен коня кнутом, и помчались сани прочь со двора хозяйки Похьолы. Вослед же им запели в доме Лоухи такую песню:

Но быстрее злой песни поспешали сани Ильмаринена по берегу залива, по хребту песчаной косы — три дня без отдыха несся рысистый конь, так что только мелькали кругом деревья и камни, пока не показался наконец дом кузнеца с густым веселым дымом над трубою.

Дома уже заждалась Ильмаринена мать его Локка. Целый день не отходила она от окна, все смотрела на дорогу и посылала Анникки к калитке — обещал Ильмаринен вернуться с молодой женой, не дав следу своему остынуть, оттого и высматривала его мать нетерпеливо, поджидала, как ждут солнца утром, как дети ждут ягодного лета. Наконец, как-то утром, услышала она топот копыт с лесной дороги и знакомый щебет птиц-колокольчиков на дуге саней у сына — вышла добрая хозяйка Локка во двор, а тут уже и въехали в ворота молодые. Следом и гости показались, что жениха сопровождали в Похьолу, за ними подоспели и новые из соседних деревень — поздравить славного кузнеца с радостью. Встав с саней, поклонился Ильмаринен матери и отчему дому, а красавица-жена не поднялась — ждала, что на руках внесет ее через порог дорогой супруг.

Рассмотрев хорошенько невесту, сказала Локка. — Не напрасно пробегал конь — было кого ему доставить! Выходи из саней, красавица, — только детей на руках выносят, и только гордецы упрямятся. Пройди через метеный двор на крыльцо, ступи легкой ножкой в дом — давно он тебя дожидается: хочет пол, чтобы ты по нему прошлась, крыша ждет, когда ты под ней укроешься, радуются окна, что будешь ты сидеть под ними, тоскует ручка дверная о твоих перстах в колечках, видя тебя, ниже порог склоняется, ржет жеребенок — хочет из твоих рук сена, поджидает тебя корова, чтобы дала ты ей клевера, блеет ягненок — ждет от тебя сухарика…

Но был на дворе среди гостей один подслеповатый старичок, он так сказал Локке:

— Прежде чем невесту славить, приглядись, хозяйка: может, привез с собой жених красоту смолистых пней да стать дегтярной бочки? Может, получил он жену, как ворону на болоте, как птичье пугало на поле? Может, явилась она сюда без приданого и в сундуке у нее — одни длинноухие мыши?

— Ты сказал плохие речи, — ответила Локка, — о другой пусть так болтают, а не об этой деве! Невеста наша — лучше всех в округе: точно спелая брусничка, точно пташка-белошеечка на рябине. Ни в немецкой земле, ни в эстонской не сыщется такой красавицы — с таким сиянием во взоре, с такою величавою осанкой, с такою белизной молочных рук и с такой лебединой шеей! И не с пустыми пришла она сюда руками: привезла с собой тонкие простыни, мягкие подушки, платья и шубы, да и сукна у нее довольно! Так что речи твои однодневному щенку к лицу, а не тебе, старому.