Усмехнулся на это Лемминкяйнен:

— Пусть ягненка рвут на части — этой погибели даже скверный богатырь не по зубам, а я ношу пояс героя! Накину я волку колдовскую узду на пасть, оплету медведя цепью — тем и кончится моя дорога.

И тогда призналась Лемминкяйнену мать, что три эти ужаса, три погибели для мужа, ждут его в самой дороге, но когда дойдет он до мрачной Сариолы, то найдет чудеса пострашнее — огорожено селение хозяев Похьолы железным частоколом из копий, которые поднялись от земли до неба, а вместо прутьев переплетены эти копья змеями, связаны железные копья гадюками — играют они хвостами, шипят, поднимают головы, пускают яд и высовывают жала. Но одна змея там всех страшнее — лежит она на самой дороге, в сто сажен длиною и шириною в добрую лодку, шипит раскрытой пастью и лишь его одного дожидается — только один Лемминкяйнен ей нужен.

Но и на этот раз не испугался удалой Ахти.

— Пусть дети от змей гибнут, — сказал он матери, — а я справлюсь с гадами без заклинаний, голыми руками. Не раз уже убивал я гадюк — помнят мои руки холод змеиной крови и склизкость гадючьего жира. Никогда не буду я добычей для змеиной пасти — сам растопчу проклятых, прогоню с дороги и свободно пройду к жилищам Похьолы!

— Сынок, — без надежды уже сказала мать Лемминкяйнену, — не ходи ты в жилища Сариолы — там сидят мужи с мечами, шумные от хмеля, озлобленные от питья: заколдуют они тебя остриями блестящих мечей! Посильней и похрабрей тебя приходили в Похьолу герои, но сгинули от чар. Или забыл ты, как в прошлый раз съездил в Сариолу? Отыскала я тебя в дремотных водах порезанного на куски, измерил ты реку Маналы, черное ее течение, и был бы там посегодня, если бы не бедная твоя мать. А еще знай, что двор хозяев Похьолы огорожен кольями: по черепу насажено на каждом, и лишь один пока не занят — то место для твоей головы.

— Не сладить со мной лапландцам, — упрямо ответил Ахти, — сам я их всех заколдую и порублю на части! Дай мне кольчугу, а я возьму отцовский меч — долго он лежал холодным, истосковался без дела.

Надел удалой Лемминкяйнен кольчугу, повесил верный отцовский Клинок на стальной пояс, взял в руки отцовскую секиру и, обнажив меч, качнул им, как черемуховой веткой.

— Сыщется ли кто в Похьоле, кто бы свой меч померил с этим? — спросил он весело.

Сняв со стены крепкий лук, улыбнулся Ахти и сказал горделиво:

— Лишь того я в Сариоле признаю героем, кто тетиву на моем луке натянуть сумеет!

Так, снарядившись для боя, велел веселый Лемминкяйнен рабу закладывать сани, чтобы отправиться ему на пир к злым слугам Лемпо. Послушный приказанию, запряг раб гнедого коня, и уже можно было удалому Ахти ехать, но не хотели его слушать ноги, не желали переступать порога. Однако собрался Лемминкяйнен с духом и пошел смело к двери.

— Раз решился ты ехать — делай как знаешь, — сказала ему у порога мать. — Только вот тебе совет: как поднесут тебе кружку, то, прежде чем выпить, загляни на дно ей — будут там черви и лягушки.

И еще сказала мать, проводив Лемминкяйнена к воротам:

— Если все же доедешь ты до пира, то веди себя не заносчиво — садись на полсиденья, ступай на полполовицы. Будет это достойно, и тогда, быть может, не раздразнишь ты сариольских мужей!

Наконец сел Лемминкяйнен в сани, ударил коня плеткой с жемчугами в рукояти, и понеслись сани вдаль, к полночным странам. Недолго он проехал, как увидел стаю глухарей, что поднялась из-под копыт ретивого коня и отлетела в чащу: осталось от птиц на дороге несколько перьев; поднял их Ахти и положил в кошель на поясе, решив, что могут они в пути при нужде сгодиться.

На исходе дня вдруг зафыркал испуганно гнедой конь и остановился без вожжей на дороге. Поднялся Лемминкяйнен с сиденья саней, взглянул вперед — все так, как говорила ему мать: идет дорога мимо огненной реки, посреди нее пылает скала, а на скале сидит горящий орел и изрыгает пламя горлом. Заметила огненная птица, мечущая перьями искры, Лемминкяйнена и спросила его с громким клекотом:

— Куда, герой, путь держишь?

— Еду я на свадьбу в Похьолу, — ответил удалой Ахти. — Дай мне, Лемминкяйнену, дорогу — проеду я у края реки!

— Как не дать дорогу путнику, а Лемминкяйнену — тем паче! — крикнул орел огненной глоткой. — Ступай ко мне в горло — вот куда тебе путь лежит! Там уж ты попируешь — навек отдохнешь в моей утробе!

Разинул орел клюв, расправил пламенные крылья, но Ахти, достав из кошелька собранные на дороге перья, свалял их в комок, потер между ладонями, и вылетела из его рук стая глухарей. Бросил Лемминкяйнен всю стаю в глотку, а сам хлестнул коня и проехал по дороге невредимым.

Помчались сани дальше, и еще день без устали несся конь на полночь, а к исходу того дня вновь испугался и, заржав, стал как вкопанный. Поднявшись с сиденья, посмотрел Лемминкяйнен вперед — и опять все вышло по словам матери: пылала поперек пути пропасть, полная раскаленных камней, и не видно было ей конца и края ни на восходе, ни на закате. Подумал Ахти, как ему быть, и обратился к Укко с песней:

Услышал Укко удалого Ахти, согнал надо рвом тучи и от милости своей послал снег на раскаленные камни. Завалили тяжелые хлопья шипящие глыбы, и встало во рву озеро из растопленного снега. Разгулялись по озеру буйные волны, но не тревожили они Лемминкяйнена — чародейством возвел он ледяной мост над пропастью и бесстрашно переехал на другой берег. Так спасся он второй раз от уготованной ему гибели.