Он побежал к сараю и вскоре вернулся с заржавелым ключом, который теперь был хорошо смазан.

– Это Айзек, верно, его смазал, – сказал он.

– Ну да, раньше замок трудно бывало открыть.

Дверь открыли.

Кембридж, фарфоровая скамеечка, вокруг ножки которой обвился лебедь, выглядел весьма импозантно. Очевидно, Айзек отмыл его и отполировал, собираясь перенести на веранду, где можно посидеть в хорошую погоду.

– А еще должен быть синий, – сказал Кларенс. – Айзек, бывало, говорил: Оксфорд и Кембридж.

– Правда?

– Ну да. Синий – это Оксфорд, а голубой – Кембридж. Ну конечно, ведь это Оксфорд разбили, верно?

– Да, ведь именно Оксфорд проиграл в гонках!

– Кстати сказать, что-то приключилось с этой лошадкой, да? Там, в КК, кто-то хозяйничал.

– Да.

– Смешное какое имя – Матильда, верно?

– Согласна, – сказала Таппенс. – Ей пришлось сделать операцию.

Кларенсу это показалось очень забавным. Он от души рассмеялся.

– Тетке Эдит, это моя двоюродная бабка, тоже пришлось делать операцию, – сказал он. – Вырезали ей кусок нутра, но потом она поправилась.

Тон у него был слегка разочарованный.

– Мне кажется, невозможно забраться внутрь этой штуки, – сказала Таппенс.

– Нужно, верно, просто его разбить, так же как тот, синий.

– Да, другого способа нет, ведь правда? Глядите-ка, у него наверху какая-то щель. И форма странная, изогнутая, похоже на букву «S». В нее даже можно что-то просунуть, как в почтовый ящик.

– Да, – согласился Томми. – Действительно. Интересная мысль, Кларенс, очень интересная.

Кларенс приосанился, довольный тем, что его похвалили.

– Скамейку ведь можно развинтить, – сказал он.

– Развинтить? Неужели можно? – удивилась Таппенс. – Кто тебе это сказал?

– Айзек. Я часто видел, как он это делает. Переворачиваешь ее вверх ногами и начинаешь отвинчивать верхушку. Иногда, когда туго идет, приходится капнуть масла в эти щели, и, когда масло пройдет куда надо, крутить делается легче.

– Вот как?

– Легче всего, когда перевернешь скамейку вверх ногами.

– Похоже, что здесь все нужно переворачивать вверх ногами, – заметила Таппенс. – При операции с Матильдой ее тоже пришлось перевернуть.

Кембридж какое-то время отчаянно сопротивлялся, но потом фарфоровая крышка начала поддаваться, крутиться, и вскоре им удалось ее снять.

– Похоже, там только один мусор, – сказал Кларенс.

Ганнибал тут же принялся помогать. Он любил принимать участие во всем, что происходило вокруг. Он был уверен, что без его лап и носа не может быть успешно завершено ни одно дело. Правда, действовал в основном его нос. Он сунул его внутрь, потом заворчал, отступил на несколько дюймов и сел на задние лапы.

– Что-то ему не понравилось, – сказала Таппенс и посмотрела внутрь на какой-то довольно противный мусор.

– А-а, я понимаю, в чем дело! – воскликнул Кларенс.

– Что такое?

– Он поцарапался. Там, кажется, гвоздь, а на нем что-то висит. А может, и не гвоздь, а что-то другое. Но что-то есть. Ай!

– Гав! Гав! – сочувственно тявкнул Ганнибал.

– На гвозде определенно что-то висит. Да, поймал. Нет, соскочило. Вот теперь крепко; кажется, вытащил.

В руке у Кларенса был сверток, обернутый темной парусиной.

Ганнибал подошел и уселся возле ног Таппенс. Он сердито ворчал.

– В чем дело, Ганнибал? – спросила его хозяйка.

Ганнибал заворчал снова. Таппенс нагнулась, погладила его по голове и по ушам.

– Что случилось, Ганнибал? – еще раз спросила Таппенс. – Ты хотел, чтобы выиграл Оксфорд, когда выяснилось, что побеждает Кембридж? Помнишь, – обратилась она к Томми, – как мы предложили ему посмотреть гонки по телевизору?

– Да, – сказал Томми, – под конец он очень рассердился и начал лаять, так что мы ничего уже не слышали, ничего не могли разобрать.

– Но зрение нам еще не изменило, мы способны кое-что видеть, – сказала Таппенс. – Это уже нечто. Однако, если ты помнишь, ему не понравилось, что выиграл Кембридж.

– Вполне понятно, – сказал Томми. – Он ведь воспитывался в Оксфордском собачьем университете.

Ганнибал поднялся со своего места у ног Таппенс и переместился к Томми, одобрительно виляя хвостом.

– Какие же он там изучал дисциплины? – со смехом спросила Таппенс. – Альберт весьма неосторожно дал ему однажды целую кость от бараньей ноги. Сначала я обнаружила ее под подушкой в гостиной, потом выгнала его из дому в сад и закрыла дверь. Выглянув в окно, я увидела, что он направился к грядке с гладиолусами и аккуратненько закопал ее там. Он, как ты знаешь, очень бережливо относится к косточкам. Никогда не пытается сразу же их съесть. Всегда закапывает их, приберегает на черный день.