Преподаватель симметрии. Роман-эхо
вернуться

Битов Андрей Георгиевич
Шрифт:

Урбино тотчас заподозрил в нем поляка.

В результате они вылепили вот какой портрет: кругленький, лысый, а потому в шляпе вроде тирольской и бриджах в клеточку, с лыжной палкой вместо трости — такой полушотландец-полубаварец, из Австро-Венгрии. Вдовец. Живет с канарейкой. В любом случае большой любитель пива. Он им начинал нравиться.

— Я бы написал стихи про него и его кроссворд…

— Так напиши. А тебе не кажется, что он тоже пишет стишки?

— Не исключено. — Урбино насупился.

И он пошел к себе наверх как бы творить; на самом деле рухнул на вчерашний матрац, все еще нежно пахший Лили, и задрых на первой же строчке: «А вы сочините, попробуйте…»

— Я понял, что такое слезный скулеж.

— Ну?

— Голод. Как раз пять букв.

— Все равно не подходит. Там начало на Н. Зато я открыла новую планету!

— А я все равно жрать хочу!

— А у меня все готово.

И это были спагетти с мидиями.

— Что, плохо тебе? — с лаской спросила Лили.

— Ну и что за планета? — спросил Урбино с набитым ртом.

— ЗЕМЛЯ! — торжествующе воскликнула Лили.

— Земля! — расхохотался Урбино. — Надо же! Да он просто король, этот твой кроссвордист! Что хотит, то и воротит. Впрочем, может, это мы потому не сообразили сразу, что мы здесь и не на Земле, сама говорила. Зато у нас появилась еще и буква Л.

— Ну и что получается?

— В смысле?

— В смысле пресс, толкающий время… Все буквы уже есть.

— Л… П… Р… Ш… О… Все равно ничего не получается!

— А ты напрягись, подумай!

— Объелся уже думать… Ладно, не томи. Дай кофе…

Урбино проглотил кофе и разглядывал чашку.

— Ну?

— Что — ну?

— Слово!

— ПРОШЛОЕ!

— Пресс, толкающий время, — это прошлое. Знаешь, этот твой составитель гений!

И Урбино впал в задумчивость.

— Не унывай. Не тебе же одному быть гением… Знаешь, что такое слезный скулеж?

— Не хочу больше!

— НЫТЬЕ.

— А вот это уже лишнее. «Слезный скулеж» все равно безвкусная формулировка. А вот «Пересеклись земля и прошлое…» — чем не строка?

— Так пиши!

— Уже написал.

— Так прочти.

— Не сейчас… Потом.

— Вижу я тут какую-то тучу… и молнию… не иначе к перемене погоды… — ворковала Лили над вечерней чашкой.

— А я вчерашнюю «чашку» уже начал сочинять…

— Прочти.

— Да это так. Набросок…

— Все равно прочти.

— «Смерть невесты» называется…

— Невесты?.. Читай!

1. Черновик
Но смерть, как смерть, легка, А жизни не поправишь… Река… рука… мягка… Рояль без струн и клавиш. (Сомнительна «река»…) Рука без струн и клавиш… Безжизненна рука… А ртуть жива… (Не сплавишь…) И смерть, как ртуть, жива — Рояль стоит без клавиш, И жизнь, как ты, мертва — Рулем без лодки правишь. Вот градусник разбит, А зеркальце в руке Слепая ртуть дрожит, Как зайчик в потолке… (Никак не «в», а — «на»…) Рояль приводит к гамме, Как луч, дрожит струна, И ртуть есть в амальгаме. Жива одна строка — В неуясненной драме: «Но смерть, как смерть, легка».. Светла. Кругла. И — Amen.
2. Подстрочник
Так он — Умер? (Никто не может этого подумать — но подумали все.) Простенькое дочкино зеркальце поднесла она к губам, чтобы никто не начал первый. Она взглянула на него и в улетучивающемся облачке отразилась сама и увидела себя только себя и не узнала. Нет, это не зеркало поднесли к губам… Это жизнь его на мгновение подошла к зеркалу и отразилась в нем так легко, как девушка, уверенная в том, что никто никогда не пройдет, а моложе и прелестней быть невозможно, так… лишь взглянет, почти неохотно, что все так и есть (и не могло быть иначе). — Таким же плечиком промелькнет в нем, как луч (или случайный полет бабочки), и так пролетит, почти не коснувшись собственного отражения, оставив тень прозрачного своего движения в воздухе, как падающую фату, которую ткет она каждым своим мгновением (каждое — венец, вместе — саван)… Даже сейчас, когда в комнате никого не было и отразиться было не от кого, даже для себя, потому что ее уже не было — а лишь облачно, что она только что была, только что вышла, что ее можно найти сейчас в саду (об этом в комнате была оставлена записка из ветерка занавески, нечитаной книги и надкушенного яблока) — что она уже там среди деревьев, под звездами начертана клинышками на бересте — так она не отразилась, а покинула зеркало… Нет, не зеркала коснулось его дыхание (или ветерок ее движения…) — это зеркало поднесли к губам это жизнь его на миг отразилась в зеркале и, узнав себя узнав что это она покинула его с той же легкостью как дыхание на зеркале. Господи, как быстро!

На этот раз гадание Лили оказалось точным и сбылось тут же: сначала она стала мрачной, как туча, потом из ее нежных глаз полыхнули молнии. И грянул гром:

— Ты все еще ее любишь!!!

Не в силах восстановить содержание столь всеобщего диалога (страницы на две-три), перейду к сюжетной его части. Впрочем, она тоже не была содержательна.

— Я не могу больше кофе, — сказала Лили, — эти чашки… — Она попробовала швырнуть ее об пол, но передумала, ограничившись жестом. — Выводят меня из себя! Хочешь выпить?