Гасанага снял с вешалки у входа кожаное пальто, и она поняла, что сын собирается уходить. Наконец Джабар поцеловал мальчика на прощание, и когда Гасанага вышел из магазина, он, стоя в дверях, долго провожал его взглядом. Отойдя метров на двадцать, Гасанага оглянулся и, увидев, что отец все еще смотрит ему вслед, помахал на ходу рукой. Джабар помахал ему в ответ и скрылся в магазине. Тогда покинула свое укрытие и Фарида.

Гасанага спускался по Низами в сторону улицы 28 Апреля. В своем кожаном пальто он был совсем похож на взрослого парня, и проходившие мимо девушки стреляли в него глазами, перешептывались друг с другом и смеялись. Гасанага тоже рассматривал их, иногда даже оглядывался вслед. В такой вот момент он и обнаружил, что за ним идет мать. На какое-то мгновение Гасанага от неожиданности сбился с ноги, нахмурившись, еще раз кинул на нее быстрый взгляд и продолжал свой путь. Фариде пришлось чуть ли не бежать, чтобы догнать его.

— Гасанага! — окликнула она, но он и не подумал остановиться, даже не оглянулся. — Гасанага, подожди! Ты что же, такой большой стал, что с матерью даже говорить не хочешь?

— Какая ты мне мать, — буркнул Гасанага, но по тому, как дрогнул его голос, по тому, как он снова сбился с шага, Фарида почувствовала, что, хоть и не смотрит он на нее, не отвечает, в душе все равно взволнован встречей с ней, даже радуется тому, что она идет рядом.

— Гасанага, сынок…

Какая-то женщина, проходившая мимо, слишком заинтересованно посмотрела на них, потом оглянулась еще раз.

Гасанага заметил это.

— Тише ты говори, слышат ведь!..

— Ну и пусть слушают. Я же не с чужим человеком разговариваю, чтобы людей бояться! Я со своим сыном разговариваю, пусть все видят, что сын не хочет с матерью разговаривать. Что я тебе плохого..

Гасанага с таким укором, с таким страданием посмотрел на нее, что Фарида не смогла продолжить; у нее вдруг закружилась голова; почувствовав, что еще мгновение — и она упадет, Фарида схватилась за сына.

Первым порывом Гасанаги было желание отстраниться, но когда он почувствовал, как стремится мать прижаться к нему, не стал сопротивляться. Слезы вдруг прихлынули к глазам, он еле удерживался, чтобы прямо здесь, посреди улицы, не обнять мать, не сказать ей: давай присядем, мама, где-нибудь, хоть на тротуаре, мне так хочется положить голову тебе на колени… Помнишь, как ты укачивала меня в детстве: клала мою голову себе на колени или прижимала к груди, целовала, и я не замечал, как засыпал…

Недалеко от скамейки, на которую они сели, гомонила стайка воробьев, с шумом и ссорами они клевали что-то на земле. Мать и сын глядели на этих воробьев, не решаясь начать разговор.

На скамейке напротив лежал, надвинув на лицо шапку, какой-то заросший мужчина и крепко спал. Одну из скамеек кто-то перетащил в кусты, укромное местечко, и сейчас там обнималась парочка.

Они тоже прижались друг к другу. Гасанага ковырял hqckom ботинка в песке, рисовал каблуком какие-то загогулины, стирал и рисовал снова. Оба старались не смотреть друг на друга. Вдруг Фарида взяла сына за подбородок, повернула к себе. «Надо же, глаза, брови — все как у отца… А вот подбородок — мой, и рот, как у меня, маленький».

Губы у нее самой, как любил говорить Кафар, были похожи на пару ореховых скорлупок, а подбородок был маленький, слегка вытянутый.

— Ты уже совсем большим стал, — сказала она. — И пальто это тебе очень идет.

— Отец купил. — В голосе Гасанаги прозвучала гордость. — В прошлое воскресенье на Кубинке [5] покупали.

— Носи на здоровье.

— Спасибо. Он еще и пиджак заказал. И вельветовые брюки купил. Теперь костюм ищет. Папа говорит: если в институт поступлю, купит мне «Жигули». «Шестерку».

— А куда ж ты думаешь поступать?

— Папа хочет, чтобы я врачом стал.

— А сам чего хочешь?

— Мне вообще-то больше юридический нравится, но папа против. Он говорит: медицина — это и специальность уважаемая, и кусок хлеба. Хочет, чтобы я стоматологом стал.

— Да-да, он прав, зубной врач — прекрасная специальность, кусок хлеба всегда будет.

— Папа уже и знакомство нашел.

— Видишь, как все замечательно! Постарею — приду к тебе. Сделаешь мне вставные зубы.

— Зачем вставные? Я тебе золотые поставлю. Папа говорит: «Учись, а работать начнешь — золото я тебе доставать буду…»

— Ну, а как у тебя занятия в интернате?

— Где?

— Ой, прости, совсем забыла… Ты же ведь ушел из восьмого класса… Надо же, совсем памяти не осталось! А как ты тогда напугал нас, помнишь, когда прямо из интерната сбежал к отцу?

Гасанага молча кивнул головой.

— Знаешь что, — предложил вдруг он, — давай купим билеты и пойдем в кино, а?

Фарида улыбнулась.

— Нет, в кино я не хочу.

— Почему? — удивился Гасанага.

— Да потому, что я не смогу в кино смотреть на тебя, сколько захочу.

— А у тебя пальто совсем уже старое, — вдруг сказал сын.

— Э, да что там пальто! Лишь бы ты был здоров. — Фарида обняла его сильнее. — Теперь ваше время наряжаться.

— Я знаю, у тебя денег не хватает. Ведь ты же любишь красиво одеваться. Папа мне всегда говорит: «Я туда пойти не могу, сходи, узнай — может, маме или твоему брату с сестренкой нужно что-нибудь, так я дам денег, пусть мама купит…»

— Смотри-ка… Ну что ж, спасибо ему. Скажи отцу, что ничего нам не надо. Скажи, что уж одно то, что он об этом подумал — все равно что купил для нас что-то…