Разумеется, мне не очень-то хотелось ступать в пределы стен, окружавших капитана Уилкинсона, но сам Данн сказал, что я почти ничем не рискую. Мои друзья привыкли передвигаться по городу так, чтобы их не было ни видно, ни слышно. В общем, я отбросил сомнения, и меня разными закоулочками провели в «Пивную бочку», кабак, который держала кузнецова жена и завсегдатаями которого были честные и неподкупные ирландцы вроде Данна, отчего ни один английский солдат не казал туда носа.

За свою жизнь я перебывал во многих кабаках, это, можно сказать, входило в наше ремесло, и большинство из них благополучно забыты, однако «Пивная бочка» не была похожа на другие распивочные. Мэри и её сын Брайан, камин с потрескивающими дровами, чёрные коты, одного из которых на ирландский манер звали Кромвелем (в виде напоминания о врагах, как в своё время нарекли Ингленда), развешанные на крюках под потолком медные мерки для виски, образцы кузнечного искусства и миниатюры, пытавшиеся отвоевать у бочек пространство стены за стойкой, отполированные множеством задов скамьи вдоль стен, кружки с выгравированными на ручках именами завсегдатаев, сверкающее латунью коромысло пивного насоса — всё это создавало ощущение уюта, отчего даже я чувствовал себя как дома, насколько такое вообще возможно и желательно для подобных людей.

Нетрудно было сообразить, что Мэри известно всё о любом жителе Кинсейла, местном или приблудном вроде меня. Щурясь и постоянно меняя выражение лица, которое, в зависимости от предмета разговора и собеседника, то освещалось широкой улыбкой, то сморщивалось в обескураживающую гримасу, она со своего места за стойкой, похоже, могла достойно встретить любые обстоятельства. Теперь мне ясно, что своей покупкой впоследствии бристольской таверны «Подзорная труба» я был обязан примеру Мэри с её «Пивной бочкой». Зачем мне было гоняться на одной ноге за этим мерзавцем Билли Бонсом, если я мог, по примеру Мэри, получать все необходимые сведения, не сходя с места?

Итак, небольшой экипаж «Дейны», размахивая кружками, отмечал успешное окончание нашего первого плавания в качестве компаньонов. Мы уже выручили деньги за товар, и мой карман оттопыривался под тяжестью целых четырнадцати фунтов. Эта сумма была не чета жалованью, которое я получал на «Леди Марии», — если там вообще что-то платили, — хотя часть этого капитала надлежало отложить для следующего выхода в море. Я угостил всю честную компанию, за что, по ирландскому обычаю, мне тут же было бы заплачено сторицей — если бы дверь не распахнулась и не впустила в таверну человека, который, окинув взглядом помещение, двинулся прямиком к нашему столу. Он кивнул Данну, затем обратился ко мне.

— Ты Джон Сильвер? — спросил он с таким видом, словно хуже этого со мной ничего не могло приключиться.

— А ежели и так? — вопросом на вопрос ответил я.

— Ежели это так, — отозвался незнакомец, — советую тебе убраться отсюда подобру-поздорову. Новый комендант крепости разослал во все концы людей искать тебя.

— Комендант крепости? На кой ляд ему сдался бедняга Сильвер? Нет, вы скажите: разве он кого обидел?

Незнакомец обернулся к Данну: тот был мрачнее тучи. Даже трогательно, подумал я.

— Англичане утверждают, что Сильвер — опасный французский шпион, который несколько дней назад проник в форт и пытался там что-то вынюхать.

Данн ещё больше помрачнел.

— Конечно, тут они врут без зазрения совести, — торопливо прибавил незнакомец. — И всё же ясно одно: они задумали повесить Джона Сильвера. Только почему?..

Он развёл руками.

— Ах вот как! — не в силах более сдерживаться, возмутился я. — Тогда я, чёрт бы их подрал, упрежу их. Они задумали повесить меня, чтоб никто не узнал, что творится в их дисциплинированных головах и в их образцово-показательной крепости. Но этого я как раз и не допущу, не будь я Джон Сильвер!

И я поведал всю историю с самого начала, громогласно, для всех, кто хотел её послушать. Мэри навострила уши, в этом не приходилось сомневаться, как не было сомнений и в том, что мой рассказ распространится по округе с быстротой молнии. Впрочем, утешение было слабое.

— И за это мне, неповинному моряку, предстоит болтаться на виселице? — завершил свою речь я. — Неужели это справедливо?

Со всех сторон послышался гул голосов в мою поддержку.

— И вы думаете, дело кончится выяснением этих обстоятельств? Ничего подобного. Теперь, когда я вынес на всеобщее обозрение сор из их поганой избы, они всё равно повесят меня как шпиона, чтобы никому и в голову не пришло поверить моему рассказу. Вот что творится у нас именем короля и Господа. Человека вешают за то, что он рассказал правду, выразил своё мнение. А теперь идите в форт и требуйте встречи с комендантом Уоррендером или с его щеголихой дочкой. Посмотрим, что вам скажут. Или справьтесь насчёт сэра Эшхерста, спросите, пробудился ли к жизни этот соня!

Я почувствовал у себя на плече руку Ингленда.

— Успокойся, Джон! — сказал он.

— Успокоиться? Какого рожна я должен успокаиваться? Объясни!

— Хотя бы ради самого себя, — ответил Ингленд.

На этот раз у Ингленда хватило ума затронуть самое больное место.

— С твоими криками и воплями, — продолжал он, — сюда того гляди нагрянут красные мундиры, и ты не успеешь даже помолиться напоследок, как тебя вздёрнут на ближайшем дереве. Кроме того…

— Сам знаю, — оборвал я его. — Кроме того, моё положение могло быть гораздо хуже. Например, я уже лежал бы в гробу. Ясно одно: мне никогда не понять ирландцев. И всё же в твоих словах есть доля истины. Что ты предлагаешь?

В ту же минуту я сообразил, что этот вопрос надо было задавать не Ингленду, а Данну. Однако Данн смотрел на меня взглядом, от которого мурашки побежали не то что по спине, а по всему телу.

— Самое правильное было бы переправить тебя во Францию, — сказал Ингленд, — чтоб ты отсиделся там, пока дело не уляжется.

Ингленд положил руку на плечо Данну, как раньше клал её на моё плечо, — спокойно и рассудительно, словно не происходило ничего особенного. Впрочем, виселица грозила не ему.