Эмма молчала, чувствуя, как отчаяние перерастает в гнев. Их единственная надежда, кессон повышенного давления, требует возвращения на Землю. И это тоже невозможно.

— Наверняка мы можем как-нибудь использовать эту информацию, — сказала она. — Объясни, почему лечение высоким давлением оказалось действенным? Почему во ВИМИИЗ вообще решили применить ее?

— Я задал Роману тот же вопрос.

— И что он ответил?

— Что это новый аномальный организм. И что поэтому применяется нетрадиционная терапия.

— Он не ответил на вопрос.

— Это все, что он смог рассказать.

Давление в десять атмосфер на пределе возможности человеческого организма. Эмма любила нырять с аквалангом, но не осмеливалась забираться глубже сорока метров. На стометровую глубину погружались только отчаянные храбрецы. С чего это во ВИМИИЗ решили подвергнуть инфекцию такому экстремальному давлению?

«Должно быть, у них есть причина, — решила она. — Они что-то знают об этом организме и потому посчитали, что высокое давление сработает. Они что-то недоговаривают».

Причина, по которой Гордона Оби называли Сфинксом, стала совершенно очевидна Джеку во время их совместного полета в Сан-Диего. На аэродроме Эллингтон-Филд они взяли один из Т-38. Оби сел за штурвал, а Джек втиснулся в единственное пассажирское кресло. Находясь в воздухе, они и словом не обмолвились, но это и неудивительно: Т-38 не располагает к беседе — пассажир и пилот сидят друг за другом, как две горошины в стручке. Но даже во время остановки для дозаправки в Эль-Пасо, когда оба вылезли из самолета, чтобы размять ноги после полуторачасового сидения в тесноте, Джеку так и не удалось разговорить Оби. Только однажды, когда они стояли у края летного поля, попивая «Доктор Пеппер», извлеченный из автомата с напитками, он выдал неожиданное замечание. Оби прищурился, глядя на солнце, которое уже миновало свой зенит, и произнес:

— Если бы она была моей женой, я бы тоже до смерти испугался.

Затем он швырнул пустую банку в урну и двинулся к самолету.

Приземлившись на аэродроме Линдберг-Филд, Джек сел за руль взятой напрокат машины, и они направились на север, в Ла-Хойя по федеральной автостраде номер пять. Гордон молча смотрел в окно. Джек всегда считал Гордона скорее машиной, чем человеком, и представлял, как его механический, подобный компьютеру мозг регистрирует мелькающий пейзаж, словно считывает биты информации: холм, переезд, строительная площадка. Хотя Гордон когда-то был астронавтом, никто из отряда не знал его по-настоящему. По работе он вынужден был появляться на всех светских раутах, но всегда держался в стороне — молчаливая одинокая фигура с напитком не крепче «Доктора Пеппера», который он особенно любил. Казалось, ему комфортно находиться в молчаливом одиночестве, которое было частью его личности, так же как забавно торчавшие уши и неудачная стрижка. Никто по-настоящему не знал Гордона Оби лишь потому, что он сам не видел причины раскрываться.

Вот почему его замечание, высказанное в Эль-Пасо, удивило Джека. «Если бы она была моей женой, я бы тоже испугался до смерти».

Джек даже представить себе не мог, что Сфинкс когда-нибудь чего-нибудь боялся, а тем более, что Оби когда-нибудь был женат. Насколько он знал, Гордон всегда был холостяком.

Когда они ехали по извилистой береговой линии Ла-Хойя, с моря уже поднимался послеполуденный туман. Они чуть не проехали вход в «СиСайенс»: на повороте была всего лишь небольшая табличка, и казалось, что дорога за ней ведет в эвкалиптовую рощицу. Только когда они проехали около километра по боковой дороге, появилось какое-то здание — необычный, похожий на крепость комплекс из белого бетона, возвышающийся над морем.

У поста охраны их встретила женщина в белом лабораторном халате.

— Ребекка Гулд, — представилась она, пожав им руки. — Я работаю по соседству с Хелен. Это я разговаривала с вами утром.

Из-за коротких волос и крепкого телосложения Ребекку можно было принять и за женщину, и за мужчину. Даже ее глубокий голос сбивал с толку.

Они сели в лифт и спустились в цокольный этаж.

— Не знаю, почему вы так хотели приехать сюда, — сказала Ребекка. — Как я и говорила по телефону, сотрудники ВИМИИЗ уже все вынесли из лаборатории Хелен. — Она указала на дверь. — Смотрите сами: они почти ничего не оставили.

Джек и Гордон шагнули в кабинет и в смятении огляделись. Вытащенные и опустошенные ящики картотеки. Полки и настольные короба были тоже пусты, пропала даже подставка для пробирок. Остались лишь плакаты и фотографии на стенах: туристические плакаты — соблазнительные тропические пляжи, пальмы и загорелые женщины с блестевшей на солнце кожей.

— В тот день, когда они пришли, я была в своей лаборатории и слышала множество расстроенных голосов и звук бьющегося стекла. Я выглянула из своей двери и увидела людей, вывозящих папки и компьютеры. Они забрали все. Инкубаторы с ее культурами. Стойки с образцами морской воды. Даже лягушек, которых она держала в террариуме. Мои лаборанты пытались предотвратить налет, но их забрали на допрос. Естественно, меня тоже вызвали наверх, в кабинет доктора Габриэля.

— Габриэля?

— Палмера Габриэля. Президента нашей компании. Он и сам спустился сюда вместе с юристами «СиСайенс». Но они тоже не смогли их остановить. Военные просто вошли и все забрали. Даже обеды сотрудников! — Ребекка открыла холодильник и указала на пустые полки. — Не знаю, что, черт возьми, они надеялись тут найти. — Она обернулась к ним. — И не имею ни малейшего понятия, зачем сюда приехали вы.

— Думаю, все ищут Хелен Кёниг.

— Я же сказала вам. Она уволилась.

— Вы знаете, почему?