–  Какое все-таки непрочное создание человек, - со вздохом проговорил он и продолжил осмотр.

Вечером меня отвезли домой, положили на длинный стол в гостиной, накрытый скатертью. Теперь все желающие могли прийти и проститься со мной.

Странно было слышать, как все обсуждают меня, не зная, что я все слышу. Кто-то вспоминал меня в раннем детстве, кто-то нахваливал, представляя, каким бы замечательным человеком я вырос.

Вот бы они удивились, если бы я вскочил и завопил: «Ага, поверили!»

Время тянулось еле-еле. Невозможно описать, как скучно лежать часами, не имея возможности ни пошевелиться, ни улыбнуться, ни почесать нос. Я даже не мог разглядывать потолок, потому что глаза у меня были закрыты.

Теперь, когда чувства начали ко мне возвращаться, надо было быть особенно осторожным. Мистер Джутинг предупреждал, что, когда действие зелья начнет проходить, тело станет страшно чесаться. Конечно, я еще не мог поднять руку или ногу, но при желании мог бы немного пошевелиться - и тогда все пропало.

Я сходил с ума оттого, что все тело зудело. Пытался не обращать внимания - тщетно. Казалось, что по мне бегают сотни паучков. И больше всего их собралось на шее, там, где сломаны кости.

Наконец люди начали расходиться. Должно быть, было уже поздно, потому что вскоре комната опустела. Стало тихо. Я лежал в одиночестве, наслаждался тишиной.

И тут до меня донесся какой-то звук.

Медленно- медленно, тихо-тихо дверь в гостиную отворилась.

Послышались шаги. Кто-то пересек комнату и остановился около стола. У меня внутри все похолодело, и на этот раз зелье тут было ни при чем. Кто это? Сперва я подумал, что это мистер Джутинг, но зачем бы ему прокрадываться в дом? Мы с ним договорились встретиться гораздо позже.

Кто бы это ни был, он старался не шуметь. С минуту не было слышно вообще ничего.

Потом чья-то рука коснулась моей щеки.

Неизвестный поднял мне веки и посветил в глаза фонариком. В комнате было слишком темно, и я не смог разглядеть, кто он. Неизвестный что-то пробормотал, опустил мои веки, потом открыл мне рот и положил что-то на язык: вроде как тонкая бумажка со странным горьковатым вкусом.

Вытащив бумажку, он взял меня за руку и снял отпечатки пальцев. Потом послышался щелчок фотоаппарата.

И наконец, он ткнул в меня чем-то острым, похожим на иголку, но ткнул так, чтобы не попасть в вену и не повредить жизненно важные органы. Действие зелья постепенно проходило, но все же еще не закончилось, и мне было не очень больно.

А потом он ушел. Я слышал, как он пересек комнату, стараясь ступать бесшумно, дверь открылась и закрылась. Неизвестный удалился, оставив меня гадать, кто он такой. Стало страшно.

На следующее утро пришел папа и сел рядом со мной. Он долго говорил мне, как хотел, чтобы я вырос, в какой бы колледж пошел, где бы работал. И все время плакал.

Потом пришла мама. Они рыдали, обнявшись, и пытались друг друга утешить. Зато у них есть Энни. Можно родить еще одного ребенка. Или усыновить. По крайней мере, я умер сразу и не мучился. И они никогда не забудут меня.

Ужасно тяжело причинять людям такие страдания. Теперь я бы все на свете отдал, лишь бы они так не мучились.

Остаток дня прошел в суете. Принесли гроб, положили в него меня. Пришел священник и сел рядом с моими родителями и их друзьями. Люди входили и. выходили.

Я слышал, как плакала Энни. Она уговаривала меня бросить дурачиться и встать наконец. Лучше бы они ее куда-нибудь увели, но, видимо, мама с папой не хотели лишать ее возможности попрощаться с братом.

И вот крышку гроба опустили, закрутили шурупы. Меня подняли и понесли к катафалку. Ехали медленно. Что говорилось в церкви, я почти не слышал. Когда служба закончилась, меня повезли на кладбище. Тут мне все прекрасно было слышно: и молитва священника, и вздохи, и рыдания.

А потом меня похоронили…

По мере того как гроб опускали в темную сырую яму, мне все хуже становилось слышно, что происходило наверху. Наконец я почувствовал толчок - гроб достиг дна могилы, потом раздался стук, как будто пошел дождь, - это первые пригоршни земли упали на крышку.

Могильщики стали засыпать могилу. Когда полетели комья, мне показалось, что на меня кидают кирпичи. От ударов сотрясался весь гроб. Слой земли, отделявший меня от тех, кто остался наверху, становился все толще, разговоры живых доносились все тише, пока наконец не превратились в далекое невнятное бормотание.