–  Сергей, ты дневник-то ведёшь?

–  Понимаешь, придёт умная мысль, запишу, а потом вдруг увижу её в книге. То ли я украл, то ли у меня.

–  И бросил?

–  Теперь только криминальные сюжеты да загадочные истории.

Майор допил кофе и от третьей чашки заметно побурел. На этом фоне слабо-рыжие усики посветлели. Он улыбнулся сдержанно, потому что для широкой улыбки усики были слишком узки. Я ждал слов - беспричинно майор не улыбался.

–  Сергей, тогда история для твоего дневника…

–  Криминальная или загадочная?

–  Смешная. Палладьев ходил с Мамадышкиной в лес за грибами.

–  В оперативных целях?

–  В них. Представь, она не взяла ни одного гриба.

–  Не нашла?

–  Не брала. Ни подберёзовиков, ни белых, ни синюх…

–  Зачем же ходила?

–  А у озера на них напали двое. Капитана огрели дубьём. Пришлось бежать. Мамадышкина этих ребят не знает. Вот и вся история.

Надо бы расспросить и подумать. Но я давно знал коварное свойство информации: она может, как выброшенная в коридор мебель, загородить путь. То, что я знал, меня распирало и не давало возможности мыслить.

–  Боря, все эти грибы теперь не имеют значения.

–  Почему же?

–  Мамадышкина на допросе призналась, что Марина сбежала с мужчиной.

–  Что же она до сих пор молчала?

–  Хранила чужую тайну.

На лице майора смешались два чувства: недоумение и недоверие. Видимо, на моём лице эти чувства уже отбродили, оставив единственное, вопросительное: что делать дальше?

Звонил телефон, который всегда знал, что делать дальше. Я взял трубку. Раздражённо-торопливый женский голос спросил:

–  Рябинин, моё заключение тебя не интересует?

–  Дора Мироновна, немедленно шлю курьера, - спохватился я.

–  Если бы не знал причин смерти, давно бы прекратил…

–  Верно, Дора Мироновна. А появилось что-то новенькое?

–  Нет. Ни повреждений, ни алкоголя. Захлебнулся мужик.

Я понимал её обиду. Вскрывала труп, торопилась… К ней очереди следователей, а я даже не звоню. Эту пожилую женщину я уважаю за то, что она занимается адским трудом - наверное, только в аду кромсают человеческие тела. Или там нет тела, а кромсают души грешников?

–  Дора Мироновна, как трезвый здоровый мужчина способен захлебнуться в водоёме, где купаются дети?

–  И в лужах тонут.

–  Пьяные, а он трезв. Может, сердце?

–  Нет, сердце в норме.

–  А если что-нибудь съел?

–  В каком смысле?

–  Ну, объелся…

Усики капитана были слишком жидки, чтобы начать топорщиться, поэтому они просто шевельнулись, словно майор на них дунул. Он злился, поскольку с экспертом я вёл чепуховый разговор.

–  Сергей Георгиевич, вы любите пошучивать.

–  Дора Мироновна, на пляже он с девицей ел червяков.

–  Каких червяков?

–  Обычных, млекопитающих. Точнее, мокрых, скользких…

–  Сергей Георгиевич, перед смертью он ел не червяков, а грибы.

–  Какие грибы?

–  Не знаю. В вашем постановлении вопроса о содержимом желудка не было.

Дора Мироновна трубку положила звонко, как меня припечатала. Взглядом меня припечатал и майор. Помолчав, он припечатал, вспомнив мою фразу, и словесно:

–  Ты же сказал, что грибы не имеют значения?

Я сказал… Где-то написано, что сознание, зевающего человека на какую-то незаметную секунду отключается. Когда я задумываюсь, то, видимо, отключаюсь на весьма заметную минуту.

Если третий десяток лет копаешься в людской психологии; если людей перед тобой проходит больше, чем перед кассиршей магазина; если повторяются образы и ситуации… то начинаешь искать закономерность. Хоть какую-то. Например, совпадениям абсолютного значения не придаю, но какое-то придаю.

Я расследую два уголовных дела: утопленник и похищение девушки. Они не пересекаются и ничем не связаны.

Кроме грибов.

–  Боря, Палладьев с Мамадышкиной ходили за грибами на Плескачёво озеро?

–  А ты откуда знаешь?

В РУВД Палладьев отвёл задержанного в кабинет оперативников, развязал, посадил на стул, добавил свету и рассмотрел…

Мужик в возрасте. Плотный и даже кряжистый. Глаза немного раскосые и сдавлены мясистыми веками. Не выбрит. Голова и затылок обросли бурыми кудряшками, и за счёт этого да согбенной посадки было в нём что-то медвежье. Цвет лица тоже медвежий, если только у медведя есть цвет кожи.