— Вот что, рыцарь! Надо сегодня выбрать момент и созвать на заседание членов синдиката. Я столковалась с этими… безработными. Амплуа марсиан им очень улыбается. Минимум, т. е. я хочу сказать полное отсутствие, человеческой речи, а следовательно и внезапных расспросов их весьма устраивает…

Потом, вдруг круто уставившись на Ковбоева, Ирена спросила:

— Мистер Ковбоев, ведь вы, кажется, социалист? — И под утвердительный кивок, сопровождённый неопределённым жестом пальцев, Ирена продолжала: — так вот, не сможете ли вы, с самой лучезарной объективностью, проформулировать цели, преследуемые коммунистами?

Ковбоева взяла оторопь.

— Вы это вдруг с чего?! — воскликнул он.

— Просто мне, как директору синдиката, захотелось уяснить некоторые стороны моего компаньона, вернее его журналистские качества.

— Начну огулом… Цели, — Ковбоев, приступая к крамольному разговору, понизил голос, — надо сказать весьма порядочные… Но не приходится закрывать глаза на их утопичность…

— Я не об этом вас спрашиваю! — отрезала Ирена.

Ковбоев пожал плечами.

— Приходится удивляться, мадемуазель, что меня подозревают в консерватизме. Ну, хорошо. В этом доля истины, — лучше быть консерватором, нежели согласиться со способом насаждения коммунистических идей… Ведь нельзя же, учась молоть мясо на мясорубке, предварительно отвертеть себе несколько пальцев.

— Пожалуйста, без кустарно-художественных сравнений! Если святейшие патеры не гнушались ради весьма прозрачных расчётов возглашать «цель опра…..»

— Эх!.. — оборвал Ковооев, — сказал бы я вам, мадемуазель, по-русски! Сам знаю! Сам понимаю! Все-то цели коммунистов, средства их и приёмы — нечем крыть!

И, подавленный собственными словами, Ковбоев сочно сплюнул и в волнении раскурил трубку.

Пароход прошёл Мексиканский залив, проскользнул Юкатанским проливом — далее Караибское море, залив Колумбус, порт Эспиноуль, теснина Панамского канала, десяток пересадок, тысяча скоростей, миллион хлопот, и вот кончены последние формальности — миноносец Соединённых Штатов «Т98» рвёт якоря на рейде Панамы, котлы содрогаются под невозможным давлением, винты пенят волны Тихого океана, рулевой держит окаменелый штурвал и миля за милей отлетают за корму клочья воды и пены.

Скорость и пушки, пушки и скорость несёт капитан Ллерингтон к экватору. И ещё несёт капитан невозмутимую суровость, секретный приказ, секретный пакет, распечатать который он может только…

Капитан Ллерингтон вгрызается в трубочный черенок, с жёстким одобрением смотрит на отвесный сноп чёрного дыма, ноги ощущают лёгкую вибрацию и клокот корпуса миноносца — десять, двадцать, тридцать часов, и цель, и скорость, и пушки сольются воедино в строках приказа.

Капитан на мостике: как недосягаемый король великого государства, он — всё: право и воля, власть и закон, но это не настоящий король, не король нашего повествования, это лишь скромный слуга, скромный валет, так же как и два его штатских пассажира, измученные темпом и морской болезнью.

А солнце над головой становится всё прямее и прямее, и ближе становятся Галапагосские острова и необходимая развязка.

Когда американцу-туристу показывают Реймский собор, он задаёт вопрос, сколько он стоит; когда англичанину вообще ничего не показывают и даже ни о чём не спрашивают, то он считает себя обязанным упомянуть, что в Англии самый большой флот в мире. Если сомневающихся в этом достаточное количество, допустим, население какого-нибудь Китая, то производится предупредительная демонстрация оного флота.

Это следует отнести всецело к национальным привычкам и чёрточкам. Лорд же Стьюпид представлял из себя законченную индивидуальность.

Выражаясь крайне специально, лорд постепенно приучил своих спутников к построению своих фраз. То, что он ангар, например, называл стойлом, никого не коробило. Гуляя с Иреной, шёл всегда справа, галантно предоставляя ей возможность идти по «бровке».

— Оставьте эту старую подкову, мисс! — восклицал он, когда Ирена бросилась ловить неуклюже убегавшего крабба.

Что касается «оставленной» им земли, то лорд один единственный раз поинтересовался узнать, где и что поделывает эта старая лошадь.

В тот же вечер лорду любезно указали на мерцавший на небосводе Марс, тактично представив его на амплуа «Земли».

Лорд, сдержанно кивая головой, в этическом молчании прикидывал на глазок возникающее перед его деловым взором пространство.

Пузявич, внимательно разглядев покинутую им планету, счёл себя вынужденным поинтересоваться: далеко ли до Земли?

В виду того, что профессор Каммарион не был взят в путешествие и поставка верных, исчерпывающих сведений собственными силами, не тревожа лишний раз и без того исключительно внимательных марсиан, была затруднена, то Пузявич охотно удовлетворился заявлением Генри о том, что:

— До Земли ровно столько же, сколько и досюда в настоящий момент.

Этот чистосердечный ответ, очевидно, был принят в общую схему мыслей лорда Стьюпида.

Кошкодавов, улучив минуту, поделился с Пузявичем возникшими в нём некоторыми принципиальными соображениями касаемо вопросов теологического характера.