Въ настоящее время князя нтъ въ город: ухалъ на торжества по открыто какого-то патріотическаго монумента въ одномъ изъ уздовъ. Но стража отъ того не мене неусыпна, ибо, если въ администраціи и полиціи богоспасаемаго града сего спросить любого подъ строгимъ, конечно, секретомъ: кого онъ боле страшится: самого ли грознаго князя Аники Еруслановича или Эмиліи едоровны Вельсъ, отвтъ почти наврное послдуетъ въ томъ смысл, что, молъ, -

— Его сіятельство… что же!.. такимъ ангеламъ во плоти — въ раю мсто… Но ихъ превосходительство Эмилія едоровна порядокъ лю-ю-юбятъ! …Чрезвычайно какъ любятъ порядокъ ихъ превосходительство!.. И князь то самъ, когда къ нимъ дутъ, такъ всегда бываютъ въ сомнніи, не было бы взыска. Ходить-ходить, кружить-кружить передъ зеркаломъ то съ камердинеромъ: смотри, Виталій, внимательне, нтъ ли гд пушинки на мундир, да не криво ли сидитъ паричекъ…

Какимъ образомъ Эмилія едоровна Вельсъ превратилась въ ихъ превосходительство, и кто произвелъ ее въ генеральскіе чины, покрыто мракомъ неизвстности. Во всякомъ случай, супругъ ея Людвигъ Карловичъ, подарившій бдной дворяночк, урожденной двиц Панталыкиной, громкую остзейскую фамилію фонъ Вельсовъ, здсь не причемъ. Онъ, въ чин коллежскаго асессора, гд то далеко чмъ то служить, не то въ Ташкент, не то въ Благовщенск, получаетъ отъ супруги весьма солидную пенсію, и вс его брачныя обязанности сводятся единственно къ условію: не попадаться на глаза ни дражайшей своей половин, ни ея вельможному покровителю.

Симеонъ Сарай-Бермятовъ принадлежитъ къ числу тхъ гостей Эмиліи едоровны, предъ которыми команда ея тлохранителей тянется въ струну, когда они подкатываютъ къ подъзду ея квартиры, хотя въ город онъ не пользуется ни любовью, ни хорошею репутаціей, да и не занималъ, покуда, никакихъ сколько нибудь видныхъ должностей. Попасть къ Эмиліи едоровн Вельсъ постороннему человку, помимо длового визита, который надо испрашивать въ особомъ, довольно сложномъ порядк, черезъ третьи лица, — весьма трудно, но для Сарай-Бермятовыхъ двери ихъ бывшей гувернантки всегда открыты.

И сейчасъ Симеонъ былъ принять, несмотря на весьма позднее время, настолько позднее, что Эмилія едоровна, не ждавшая постителей, была уже въ домашнемъ халатик, и бездокладный гость нашелъ ее, по указанно служанки, въ интимномъ будуар, рядомъ съ спальнею, y письменнаго стола, усердно пишущею на голубой бумаг письмо, которое, при задверномъ оклик и вход Симеона, она спрятала въ ящикъ и звонко щелкнула замкомъ.

Красивая женщина была Эмилія едоровна. Красивая и сильная. Когда она, въ желтомъ плюшевомъ халатик своемъ, встала на встрчу Симеону, пружинное движеніе стройнаго тла ея напомнило пуму въ звринц, взыгравъ, поднявшуюся y ршетки на дыбы. И глаза ея алмазно сверкали, какъ y пумы, хотя были не зеленые, но темно-каріе, a подъ немного слишкомъ густыми, сближенными темнымъ пушкомъ, бровями казались они совсмъ черными…

— Ба! Неужели вспомнилъ? — дружески улыбнулась она всмъ янтарнымъ, румынскимъ лицомъ своимъ, подавая Симеону маленькую, горячую ручку, въ изумрудныхъ кольцахъ, которую Сарай-Бермятовъ поднялъ было къ усамъ своимъ довольно небрежно, но, услыхавъ, что надо было ему что-то вспомнить, задержалъ ее на всякій случай и, хотя покуда ровно ничего не помнилъ, дважды горячо поцловалъ.

— Ну, еще бы не вспомнить… конечно, вспомнилъ! — съ чувствомъ произнесъ онъ.

— Вотъ за что спасибо, такъ спасибо!.. Ты знаешь, я уже не настолько юна, чтобы праздновать этотъ свой день, и даже гршна! — скрываю его отъ всхъ новыхъ знакомыхъ… Но какъ то немножко грустно было: неужели изъ старыхъ друзей… отъ тхъ временъ, когда я была не madame фонъ Вельсъ, но хорошею двочкой Миличкой Панталыкиной…. неужели вс такъ мало думаютъ обо мн, что никто не вспомнить? И вдругъ — ты… Откровенно говоря: меньше всхъ на тебя надялась и тмъ боле довольна: такой счастливый сюрпризъ!

— Вотъ ловко попалъ! — мысленно восхищался Симеонъ, — ужъ истинно не знаешь, гд найдешь, гд потеряешь…

A вслухъ говорилъ:

— Вспомнилъ, Миличка, вспомнилъ… Извини: днемъ было слишкомъ хлопотно, не могъ захать и поздравить, но, какъ только освободился, сейчасъ же потребовалъ лошадей: хоть и поздно, думаю, но — авось, простить, лучше поздно, чмъ никогда… Извиняюсь лишь, что съ пустыми руками. Когда я халъ къ тб, уже вс порядочные магазины были заперты…

— Какіе пустяки! Зачмъ мн? Я теб и такъ рада. Не дорогъ твой подарокъ, дорога твоя любовь.

Послднія три слова Эмилія едоровна произнесла съ насмшкой — не то надъ Симеономъ, не то надъ собою, и безпокойные темные глаза кольнули лицо Симеона двумя острыми алмазными гвоздиками… Онъ сдлалъ видъ, что не замтилъ ни взгляда, ни тона, и, на пригласительный жестъ ея, равнодушно опустился въ фигурныя, пунцовымъ шелкомъ обитыя кресла, изображавшія разинутую пасть дракона, такъ что челюсти сего ужаснаго звря служили облокотнями, a подушкою для сиднья былъ языкъ.

— Курить можно?

— Можно… Но лучше перейдемъ въ диванную.

— Разв ждешь Анику? — усмхнулся Симеонъ.

— Именно потому, что не жду, и не надо курить здсь.

— Его привилегія?

Двуногая «пума» сверкнула алмазными глазами и кивнула головой, отвчая съ небрежнымъ сарказмомъ:

— Одна изъ немногихъ.

— Да вдь ему, по вашей конституціи, ревновать не полагается?

— И вообще, и къ теб особенно…

— Такъ что же?

— Милый другъ, вс вы мужчины боле или мене фетишисты. И въ любви, и въ ревности. Когда мн нравится какая-нибудь замужняя дама, я доказываю ей свое расположеніе прежде всего тмъ, что даю ей врнйшій рецептъ противъ ревности мужа и любовниковъ… Пойдемъ.