– И ни слова, что мы из Патруля, – сразу предупредил я. – Идем в Туманный за шкурами серков.

– А что такое?

– До Лудина рукой подать, ещё стуканут рейнджерам.

– Да, палево, – согласился со мной Ворон. Дёргать за ручку звонка пришлось минут десять. Когда мы уже окончательно потеряли надежду, что нас услышат, и начали решать, кому лезть через забор, железная пластина, закрывающая смотровую щель, ушла в сторону.

– Чего надо? – расслышали мы сквозь завывание метели.

– Переждать буран! – прокричал, придвинувшись к забору, я.

– Переночевать?

– Нет! Переждать! Буран переждать! – снова заорал я. Нас бы только впустили. Если буран не стихнет, о ночёвке вечером договориться можно будет.

– Кто такие?

– Промысловики. Серков в Туманный бить идём.

– Сколько вас? – Хуторянин сдвинулся в сторону и попытался рассмотреть, не прячется ли кто сбоку.

– Четыре человека, но ещё нужно укрытие для лошадей!

– Заходите. – Толстенная дубовая створка немного подалась назад, и мы с Максом, навалившись, с трудом раскрыли ворота. Я обратил внимание на массивные железные петли и на отсутствие на них защитных рун. Странно.

Хуторянин в длинном меховом плаще с капюшоном, полностью скрывающим лицо, отошёл в сторону и освободил проезд для саней. Ветер сдёрнул капюшон с головы, я успел рассмотреть узкое и худое лицо нашего хозяина. Совсем молодой ещё парень производил впечатление то ли восстанавливающегося после тяжёлой болезни, то ли просто постоянно недоедающего. Из-за тёмных кругов и выступающих надбровных дуг глаза казались глубоко запавшими. Да он совсем околел на морозе, бедняга! В лице ни кровинки, губы посинели.

– Макс, как нога? – спросил я, закрыв свою створку ворот и задвинув брус засова.

– А? Нога? – Макс опустил руку, прикрывающую лицо от ветра – во дворе было гораздо спокойней, казалось, даже снег валил не так сильно, – и задумался. – Нормально нога, не болит.

Вот и замечательно, не зря Кузьма Ефимович свой хлеб ест. Я вытащил из саней вещмешок и осмотрелся. Просторный двор ограничивали фасад жилого дома, хлев и сарай. Или конюшня? Ну да, вон ещё не заметённый снегом конский помёт валяется. На противоположной от ворот стороне двора прямо у забора из сугроба выглядывала деревянная крышка и колодезный журавль. Одноэтажный жилой дом больше напоминал длинный барак. В узкие, закрытые ставнями окна не смог бы протиснуться даже ребёнок. Из двух печных труб – всего их торчало на крыше четыре – шёл дым. Саму крышу покрывала солома, но под ней я приметил добротные доски. Странно, конуры нигде не видно, да и собаки не гавкают. А вообще небогато живут. Обычное дело для небольших хуторов.

– Куда лошадей загнать можно? – спросил я, подойдя к хуторянину.

– Распрягайте и ведите на конюшню, там стойла свободные есть, – парень указал на сарай, стоящий напротив сеней барака.

Макс подошёл к конюшне и раскрыл одну створку широкой двери. Пока он возился с щеколдами, запирающими вторую створку, я махнул рукой Ворону:

– Подъезжай!

Здесь хоть немного сарай от снега прикроет. Макс наконец справился с дверью и вошёл в конюшню.

– Пойду, посмотрю, где лошадей можно привязать, – объяснил он мне.

Ага, так ему кто-то и поверит. Явно ведь погреться решил. Я попытался до конца открыть дверь, но из-за наметённого снега сделать это оказалось совсем не просто. Пришлось налечь изо всех сил. Ветрицкий выскочил из саней, закинул за спину рюкзак с прицепленным к нему чехлом с луком и распахнул вторую створку. Ему это удалось без труда – снегу с той стороны нападало куда меньше.

– На, подержи. – Я отдал ему штуцер и вещмешок и снова приналёг на дверь.

– Лёд! – Крик Макса заставил меня оторваться от сворки и раздражённо выпрямиться.

– Чего? – Зачем так орать? Нельзя подойти и нормально сказать?

– Лёд! Сюда, быстрее!

Я чертыхнулся и зашёл в конюшню. Ничего не понимающий хуторянин оглянулся на сани и пошёл за мной.

– Чё орёшь? – рыкнул я на Макса, который чуть ли не подпрыгивал от нетерпения у привязанной к столбу лошади. Ну, лошадь, ну, не распряжённая. Выходит, этот паренёк только что откуда-то прискакал. Теперь понятно, почему он такой замёрзший. Но хоть убей, не понимаю, из-за чего все эти крики.

– Клеймо!

Я пригляделся внимательней и разглядел выжженное на крупе тавро. Очень простое тавро. Круг, вписанный в треугольник. Сзади раздался шорох шагов. Рванув из кобуры «кольт», я резко развернулся и вскинул пистолет.

Все сомнения – мало ли как здесь мог оказаться конь с клеймом Нижнего хутора? – улетучились, стоило мне взглянуть в сверкающие глаза хуторянина. Я нажал на курок, и парень подавился собственным криком: тяжёлая пуля, выпущенная почти в упор, ударила его в лоб и отшвырнула на пол. Оскалившись – из-под верхней губы полезли белые клыки, – вампир приподнялся на локтях, но я подскочил и выстрелил сначала в левую сторону груди, потом в правую. Уж и не помню, откуда в голове засело, что у кровососов два сердца. Пули сорок пятого калибра раздробили рёбра и должны были в клочья разнести внутренности, но обольщаться не стоило: пули надрезанные, и первый выстрел в голову вообще полчерепа снёс. И уж если дыра во весь затылок эту тварь не остановила...