Агата Кристи
Шрифт:
– Да, я была счастлива.
– Но у тебя был такой вид, будто твои мысли где-то далеко-далеко. А мне бы хотелось, чтобы ты думала обо мне.
– Я и думала о тебе.
Он взял ее за руку, и она не отняла ее. Тогда он тихо запел:
– "Моя сестра подобна священному дереву…"
Он почувствовал, как задрожала ее рука, услышал, как участилось дыхание, и испытал истинное счастье.
III
Ренисенб позвала к себе Хенет.
Хенет вбежала в ее покои и тут же остановилась, увидев, что Ренисенб стоит, держа в руках открытую шкатулку и сломанный амулет. Лицо Ренисенб было суровым.
– Это ты принесла ко мне эту шкатулку для украшений, Хенет? Ты хотела, чтобы я увидела этот амулет. Ты хотела, чтобы в один прекрасный день я…
– Обнаружила, у кого другая половинка? Я вижу, ты обнаружила. Что ж, тебе это только на пользу, Ренисенб.
– И Хенет злорадно рассмеялась.
– Ты хотела, чтобы, обнаружив, я огорчилась, - сказала Ренисенб, пылая гневом.
– Тебе нравится причинять боль людям, не так ли, Хенет? Ты никогда не говоришь откровенно. Ты выжидаешь удобного случая, чтобы нанести удар. Ты ненавидишь нас всех, верно? И всегда ненавидела.
– Что ты говоришь, Ренисенб? Я уверена, что у тебя и в мыслях нет ничего подобного.
Но теперь она не ныла, как обычно, теперь в ее голосе слышалось тайное торжество.
– Ты хотела поссорить нас с Камени. Как видишь, ничего у тебя не получилось.
– Ты великодушна и умеешь прощать, Ренисенб. Не то что Нофрет, правда?
– Не будем говорить о Нофрет.
– Пожалуй, ты права. Камени счастливчик, да и красивый он, а? Ему повезло, хочу я сказать, что, когда потребовалось, Нофрет умерла. Она бы доставила ему кучу неприятностей - настроила бы против него твоего отца. Ей вовсе не по душе было бы, если он взял бы тебя в жены, нет, ей бы это не понравилось. По правде говоря, уж она бы нашла способ помешать вам, не капли не сомневаюсь.
Ренисенб смотрела на нее с неприязнью.
– До чего же ядовит твой язык, Хенет! Жалит, как скорпион. Но тебе не удастся меня огорчить.
– Ну, и прекрасно, чего же еще? Ты, наверное, влюблена по уши в этого красавчика? Ох уж этот Камени, знает, как петь любовные песни. И умеет добиваться чего надо, не беспокойся. Я восхищаюсь им, клянусь богами. А на вид такой простосердечный и прямодушный.
– Ты о чем, Хенет?
– Всего лишь о том, какое восхищение у меня вызывает Камени. Я убеждена, что он на самом деле простосердечный и прямодушный, а не прикидывается таким. До чего это все похоже на одну из тех историй, которые рассказывают на торжищах сказочники! Бедный молодой писец женится на дочке своего господина, который оставляет им большое наследство, и с тех пор они живут-поживают припеваючи. Удивительно, до чего же всегда везет молодым красавцам!
– Я права, - заметила Ренисенб.
– Ты нас и вправду ненавидишь.
– Как ты можешь говорить такое, Ренисенб, когда тебе хорошо известно, что я из последних сил трудилась на вас всех после смерти вашей матери?
– Однако тайное торжество продолжало звучать в ее голосе вместо привычного нытья.
Ренисенб опять посмотрела на шкатулку, и тут ее осенила новая догадка.
– Это ты положила золотое ожерелье с львиными головами в эту шкатулку. Не отрицай, Хенет. Я знаю.
Злорадного торжества как не бывало. Хенет испугалась.
– Я была вынуждена сделать это, Ренисенб. Я боялась.
– Чего ты боялась?
Хенет подвинулась на шаг и понизила голос:
– Мне его дала Нофрет. Подарила, хочу я сказать. За некоторое время до смерти. Она иногда делала мне подарки. Нофрет была не из жадных. Да, она была щедрой.
– То есть неплохо тебе платила.
– Не надо так говорить, Ренисенб. Я тебе сейчас все расскажу. Она подарила мне золотое ожерелье со львами, аметистовую застежку и еще две-три вещицы. А потом, когда пастух рассказывал, что видел женщину с ожерельем на шее, я испугалась. Могут подумать, решила я, что это я бросила отраву в вино. Вот я и положила ожерелье в шкатулку.
– И это правда, Хенет? Ты когда-нибудь говорила правду?
– Клянусь, что это правда, Ренисенб. Я боялась…
Ренисенб с любопытством посмотрела на нее.
– Ты вся дрожишь, Хенет, будто тебе и сейчас страшно.
– Да, страшно… У меня есть на то причина.
– Какая? Скажи.
Хенет облизала свои тонкие губы. И оглянулась. А когда вновь посмотрела на Ренисенб, у нее был взгляд затравленного зверя.
– Скажи, - повторила Ренисенб.
Хенет покачала головой.
– Мне нечего сказать, - не очень твердо отозвалась она.
– Ты слишком много знаешь, Хенет. Ты всегда знала чересчур много. Тебе это нравилось, но сейчас знать много опасно - вот в чем беда, верно?
Хенет опять покачала головой. Потом зло усмехнулась.
– Подожди, Ренисенб. В один прекрасный день я буду щелкать кнутом в этом доме. Подожди - и увидишь.
Ренисенб собралась с духом.
– Мне ты зло причинить не сумеешь, Хенет. Моя мать не даст меня в обиду.
Лицо Хенет изменилось, глаза засверкали.