–  Держись!..
– крикнул Антютик…

И лось одним прыжком вынес их на дорогу…

*****

Зашатались леса в глазах у Петра Кирилыча, на небе над самой головой большое облако закружилось сине-серебряным клубом, запрыгали, как на ниточках, звезды, и вся земля ходит, словно это дышит могучая грудь… Показалось Петру Кирилычу, что прокатили они так неведомо сколько места, а и всего только Антютик стеганул взад-назад по Боровой дороге, видно, хотел он Петру Кирилычу показать лосевый ход: никогда такой быстрой езды не видал Петр Кирилыч…

Зажмурил Петр Кирилыч глаза, чтоб в них не кружилось, и только тогда их и открыл, когда Антютик тпрукнул и лось на всем скаку остановился.

Видит Петр Кирилыч, что переливается под его кожей каждая жилка и дрожит, как струна, под рукой…

–  Видишь?
– спрашивает Антютик Петра Кирилыча…

–  Чтой-то?
– не совсем поймет Петр Кирилыч…

–  Да что тебе глаза-то, елка, что ли, выхлестнула?..

–  Мельница?.. Опять мельница?.. Так как же мы столько места отстегали?

Смотрит Петр Кирилыч: мост как горб, только будто еще круче, чем всегда, та же Дубна в берегах, только на том берегу такой туман - свету не видно, над туманом плывет соломенная крыша, и над крышей круто изогнул шею жестяной конек, только теперь он тоже скачет, потому что ветер так и раздувает у него сзади веером хвост и целыми прядями откидывает в стороны гриву…

–  Мельница?
– удивился опять Петр Кирилыч…

–  Она самая… А самого-то знаешь?..

–  За шапку браться приходилось…

–  Значит, можно сказать, ни с одной точки не знаешь его дочки?..

–  Да… шут его разберет, что он за человек такой!..

–  Да человек он невредный - мельник!..

–  Ну-к что ж?..

–  Ничего не скажу… Только если тебе и вправду про него ничего не доводилось слышать… так я тебе…

Но все же мы лучше сами расскажем, потому, что ни говори и что ни думай, а как-никак - все леший!..

И сам-то я знаю, что стар.

Знаю и то хорошо, что доброй половине никто не поверит, зло посмеется и отвернется презрительно, как от небывальщины и старины, как отворачивается девушка от стариковских глаз, в которых вспыхнул при встрече запоздалый затаенный огонь…

Ин все равно не повадно: темно у меня в избе, и в глазах у меня потемнело!..

Вижу я только, как, прислонившись у печки, ухваты и клюшки широко разинули рты, как у двери, у самого входа, где висит рукомойник, большая лохань выставила в темь оба уха, как молочная шайка в углу, над которой нагнулся неразумный телок, выпятила настороженное ухо.

Не будете вы меня слушать, так я нагуторюсь и с ними!..

*****

В то время плохо совсем приходилось мужикам, отбившимся от православного стада…

Все веры, кроме единой - вера - венец осударства, - были неправые, и всякий, без особой различки, кто не по леригии шел, прозывался столовером, хотя и был христианского роду и за столом трапезовал, как и не все же… только со своею посудой… Да экая важность!..

Это уж больше так - столоверы!
– для-ради насмешки перекобылили мирские попы…

Дело не в прозвании: сами столоверы тогда были другие!..

Теперь-то у них все сошлось, можно сказать, к пустякам: что правильнее - двуперстие али щепоть, и как угоднее богу возглашать - веков али веком?.. Правду сказать, пустая это и зрячая штука. Что же бог те выходит - дурак?!..

Из-за одного из-за этого нечего зря лезть на рожон… Вера в человеке гораздо глубже сидит!.. Как перекрестишься и как возгласишь - не все ли это равно… Вон теперь как пошло: совсем лба не крестят… И тоже, пожалуй, что и это не в счет, потому в делах веры важит больше не то, что в рот, а… что изо рта…

Сказано же: аще бога любит, а брата… норовит за воротки… Что тому бывает?.. То-то!..

У стариков во многом, если хорошо и умно рассудить, была куда голова больше на месте, чем теперь у какого-нибудь бородача, который скулит об изгнании веры. Ему бы, вишь, только с тарелочкой по церкви ходить да собирать в нее божьи слезки - мужичьи гроши!..

Полно-ка, вспомни, как инакую веру гнали, было время, сами попы: поличные да десятские [12] , словно разбойника, посмотришь, поймали, с душегубами настоящими вместе в Сибирь на поселение ссылали, кто им враскосок шел да вразрез про бога говорил. А все отчего?.. Были злы и глупы!..

Вера в человеке - весь мир!..

Убить ее никогда ничем не убьешь!.. Разве вот сама она сгаснет, как гаснет лампада, в которую набьются с ветра глупые мухи, летя из темноты на лампадный огонь… как сгаснет, может, и… мир!..

*****

Много с самой ранней поры передумал Спиридон Емельяныч с братом Андреем о вере…

Самое главное: вера без дел?.. Вот вопрос!..

Были молоды оба, и по силе во всех Гусенках им не было равных… Куда бы, кажется, силищу девать?.. Спиридон Емельяныч однажды осерчал за что-то на лошадь на пашне и у всех на глазах так долбанул ее по хребту кулаком, что она присела, бедная, и в этот день уж совсем не пахала…