К вечеру он чувствовал себя совершенно измученным и, спрыгнув с седла, едва удержался на ногах. Пришлось ему схватиться за стремя и переждать, когда отхлынет дурнота.

Слабость от ранений усугублялась голодом. Никакой еды у Грэма с собой не было, а были деньги, но какая от них польза в лесу? Из-за жара особого аппетита не было, но есть-то все равно нужно. Пришлось переходить на так называемый подножный корм, хотя Грэм и не слишком хорошо разбирался в лесных растениях и живности.

Он понимал, что, по-хорошему, ему надо было бы отлежаться, желательно под крышей, пока не затянется рана на плече. Но такой роскоши он позволить себе не мог, хотя за два дня уже несколько раз случалось такое, что он почти терял сознание прямо в седле. Ночи, проведенные на земле, тоже не добавляли ему здоровья.

Но он всегда отличался живучестью, невероятно сильной, несмотря на не слишком крепкое телосложение. Эта живучесть выручила его несколько лет назад на каторге, где его пытались свести в могилу, потом, когда его ткнули вилами в бок, и он выжил буквально чудом. Не подвела и сейчас. Несмотря на изматывающий путь через лесную глушь, рана начала затягиваться, жар прошел, как и воспаление, и к Линку, маленькому хутору в десяти лигах от Северной крепости, Грэм подъехал во вполне приличном состоянии, разве только что заметно похудевший. Он все еще берег правую руку, а на лбу, с которого он уже снял повязку, красовался не до конца заживший шрам.

После попытки ареста Грэму очень не хотелось показываться на этом хуторе, чтобы не навлечь на свою голову еще бОльшие неприятности. Он предпочел бы объехать его подальше и выехать сразу к форту. Но в Линке он мог узнать что-нибудь о медейцах: были они тут или нет, и не слышно ли о каком-нибудь необычном происшествии в крепости. Последний вопрос был для Грэма особенно важен. Он хотел узнать, успели медейцы что-нибудь предпринять или нет.

Прежде чем соваться в хутор, он решил произвести разведку. По кустам, как Оге и Ив, он ползать не стал, а нашел более удобное место для наблюдения. Хутор располагался недалеко от кромки леса, и отлично просматривался наблюдателем, сидящем на достаточно высоком дереве.

Лазал Грэм всегда неплохо, и не только по деревьям, ибо профессия того требовала, но чтобы залезть на дерево в этот раз, ему пришлось приложить немалые усилия, ведь он до сих пор не мог нормально действовать одной рукой. Не без удобства он устроился в развилке одного из росших на окраине леса дубов, и весь день просидел незамеченный, любуясь в свое удовольствие живописным селеньицем. Впрочем, и замечать-то его было некому. Весь хутор состоял из четырех деревянных крошечных домишек. Но на всякий случай на ветвях рядом с собой Грэм положил арбалет, который умыкнул у касотских солдат вместе с лошадью. Он не слишком хорошо умел пользоваться этим оружием, но в случае нужды смог бы выстрелить и, пожалуй, даже попасть. К тому же, арбалетом всегда можно припугнуть. Особенно излишне любопытного крестьянина.

За весь день никаких посторонних в Линке Грэм не увидел. В маленьком поселении никак не чувствовалась близость с фортом. На самом хуторе не было ни одного солдата. Все казалось тихим и мирным. Никто никого не искал, а это значило, что медейцы еще не успели попасться касотцам на глаза и ничего не натворили. Грэм неподдельно обрадовался этому факту. Это значило, что у него еще есть шансы поучаствовать в афере, и есть еще время побыть рядом с Вандой до того, как она отправится с братом домой, к родителям.

Дождавшись, пока в сумерках уже хуторяне начали возвращаться домой с полей, Грэм слез с дерева, вскочил в седло и не спеша направился в поселок, чтобы расспросить о медейцах.

У дверей ближайшего же дома Грэм увидел пожилого крестьянина с женой. Они расположились с ужином за столом, вынесенным на улицу. Заметив всадника, под пыльным плащом которого топорщились ножны с мечом, они заметно встревожились, а мужчина даже встал из-за стола, чтобы приветствовать его.

— Вечер добрый, сударь, — произнес он на почти непонятном Грэму диалекте касотского.

— И тебе вечер добрый, — ответил Грэм на всеобщем. К испугу крестьянина примешалось удивление. Видимо, не часто в этой глуши встречались чужеземцы. — Пусть милостью богов стол твой и закрома твои никогда не пустуют.

Крестьянин согнулся в глубоком поклоне. Жена его, не поднимавшаяся из-за стола, с нескрываемым страхом смотрела на Грэма. Наверное, она приняла его за разбойника, и не удивительно, с его-то видом: бородатый, осунувшийся, пропыленный, да еще этот свежий шрам на лбу. На поясе — меч, у седла — арбалет. Грэм понимал ее тревогу, но развеять не мог. Да и не видел нужды, если честно. Если его будут бояться, то скорее ответят на интересующие его вопросы.

— Добрый человек, — заговорил он, дождавшись, пока крестьянин выпрямится. — Скажи, не проезжали ли здесь чужеземцы? — скрывать нездешнее происхождение четверки медейцев он не видел смысла. Зачем, если, едва они откроют рот, это становится очевидным? — Их четверо, все верхом. Два парня лет двадцати трех и две совсем молоденькие девушки, рыжая и блондинка. Они должны были держать путь на север.

Как ни странно, тревога хуторянина и его жены заметно возросла. Неспроста это, подумал Грэм. Проезжали они здесь, чует мое сердце, только почему-то старик не хочет или боится об этом говорить.