У выхода из палатки его ждал начальник третьего отдела.

–  Быстрей надо шевелиться, Туланов! Не у тещи на именинах, понимаешь! Тебя сам Гурий зовет. Понял? Откуда он тебя знает, а ну?- Климкин задавал вопросы уже на ходу.

«Значит, узнал-таки,- подумалось Туланову почти безразлично.- Ну до чего же узкие на земле стежки-дорожки…».

–  Откуда он тебя знает?- настойчиво вопрошал Климкин, все-то ему надо знать, этому Климкину.

–  Как же, гражданин начальник,- степенно отвечал Туланов.- Личность я известная…

–  Ну-ну,- покосился Климкин.- Шевелись! Прибавили шагу. Сколько еще этих шагов до их встречи осталось? И мысли заключенного Федора Туланова, и мысли красного командира Ильи Гурия как бы скрестились по времени и пространству в единой точке. В третий раз скрестились за короткую жизнь.

Первая их встреча случилась давненько, в тот год, что приезжал на далекую Ухту вологодский губернатор. Год, дай бог памяти, одна тыща девятьсот седьмой.

…Широкоплечий молодой парень сидел на корме маленькой лодочки и берестяным черпачком не спеша черпал воду со дна, плескал ее за борт. Изредка откидывал рукой вылезающие из-под войлочной шапки русые волосы. Лицо у парня было самое простецкое, но не глупое. Из-под черных бровей, смахивающих на маленькие тетеревиные крылья, глаза внимательно наблюдали за снующими на берегу людьми. Люди были наверху, на крутизне, недалеко от знаменитой избы Сидорова. Того самого Сидорова, который одним из первых заинтересовался подземным богатством этого таежного края…

Изба была просторная, с красивыми белыми окнами, срублена из кондовой лиственницы.

Теперь вокруг стояли светло-серые шалаши с острым верхом. Лодочники с больших губернаторских лодок говорили - палатки. Экую пропасть дорогого материала убили на эти палатки… Отдельно, между пятиаршинных сосен, располагались еще две палатки, перед которыми на длинном шесте, воткнутом в землю, вился трехцветный - бело-сине-красный флаг. А несколько шагов в сторону, вытянувшись, стоял строгий солдат с винтовкой. Сказывали, в этой палатке сам губернатор живет. Вообще-то парень воду из лодки черпал так, больше для видимости. Интересно ему было на самого губернатора глянуть, хотя бы одним глазком. Какие такие бывают обличьем большие-то люди? Губернаторов парень еще не видывал, не приходилось. Купцов видел, исправника видел, капитана большого парохода видел не раз. А губернатора - нет. Уж как Федор - так звали парня - просился у отца хоть на денек на губернатора глянуть… Еле выпросился. Сказал отец: чтобы одна нога здесь, другая там. Это сказать легко, здесь да там. А обратная дорога-то против течения, здесь быстрая Ухта вниз вмиг пронесет, да с Уквавома до верховьев Ижмы на шестах подниматься -чомкостов двадцать пять, наверное, будет до Изъядора, если не более того. Вы, конечно, не знаете про чомкосты. Это старинная у коми охотников мера. Меряют чомкостами на реке или в тайге. Буквально значит: от шалаша до шалаша. Примерно сказать - от пяти до семи верст. Так что ежели даже по шесть-семь чомкостов в день подниматься, и то за три дня не управиться. А припоздниться Федор никак не может: батя рассерчает, тогда держись…И так еле отпросился. Этим годом батя решил расчистить новые сенокосные угодья, дело серьезное, кто спорит. Федор понимает: и старые покосы топора требуют, наросло куста, а станешь без дела по реке шляться - богачества в дом не прибудет, нет.

Но и то сказать, губернатор не всякий день приезжает, не всякий даже год. Как не посмотреть на губернатора! И про этих, ну, которые нефть ищут на Ухте, давно слухи ходят: мол, землю дырявят, так и этак колупают, из-под земли, мол, сама потечет… Опять же глянуть надо, до чего ж это человек умом дошел. Непонятно Федору-охотнику, как это можно землю дырявить. Они-то с отцом знают в верховьях Нибели и по ручью Чимъелю такие места, где из земли что-то вроде черного вонючего дегтя сочится.

И тухлым яйцом отдает. По разговорам это и есть та самая нефть, что на Ухте ищут. Упаси бог, ежели такой дряни много потечет: это ж всю округу сведет на нет… Еще говорят, могут здесь железную дорогу построить, а тогда не только зимой, и летом и весной люди сюда добраться смогут. И главное, хорошие заработки будут. Вот оно как. Всякое дело как палка о двух концах. С одной стороны, значит, тухлым яйцом разит, с другой - деньги сулят. Поди разбери, откуда подступиться. Это ж так может обернуться, что выгодно станет показать пришлым то место, где нефть из земли сочится. И, стало быть, им, отцу и Федору, как людям знающим, самые большие заработки причитаются, если по справедливости. Вот бы здорово! Ан спешить не станем, вперед батьки не суйся, а батька отпустить-то отпустил, но настрого заказал не болтать о своей земле. Пришлый народ он и есть пришлый, чужая земля ему не дорога, чужое горе не горько, надо еще посмотреть, чего они затеют делать, эти пришлые…

Теперь Федор сам видел, как нефть ищут. Сам. И чтоб он кому о своих заветных местах рассказал - да ни в жисть. Боже упаси! Ежели и спросит кто, станет отпираться да утаивать: знать не знаю и ведать не ведаю. Иначе и к ним придут, лес переполошат, реки наизнанку вывернут, да пожгут, да попортят… Федор, сюда, к губернаторской палатке добираясь, всякого уже насмотрелся. Везде, где пришлые землю дырявили, почему-то горелый лес: сколько глаз видит - одни обугленные деревья с сучьями торчат. Вот и здесь, вокруг избы Сидорова, наворочали. Зачем этак-то, господи? А еще вышка стоит, сплошь досками обшитая. А внутри той вышки - и шуму, и гаму, и скрипу, и стучит, и брякает… Рядом кузня - и там стучат без конца. Тут же длинный деревянный сарай с трубой, труба из окна торчит, и пар из нее пыхтит, не упыхтится никак… Да ведь здесь на сто верст кругом зверя-птицу распугали, столько шуму-гаму, в самом Питере, поди, слышно. А если таким-то обычаем они к нам придут, думает Федор, у нас тоже ни птицы, ни зверя не станет. Не-ет уж, он никому не расскажет о своих местах. Побереги, боже, нас от таких охотников за вонючей нефтью…

Батя правильно наказал - молчать, ничего про свою землю не сказывать. Видел Федор, как всполошились искатели нефти, когда про губернаторские лодки узнали. А когда палатку с флагом поставили, самый наибольший из искателей - бородатый, с чуть поседевшими усами, в жилетке черного сукна, из жилетки серебряная цепка свисает, в карманчике часы с крышкой, до того на солнце сверкают, глазам больно…

Этот наиглавный искатель и с ним еще несколько мужиков, волнуясь, вошли к губернатору, да что-то долго там остаются, видать, разговор у них интересный. Вот бы послушать! Да где там, Федор ни одеждой, ни рылом, как говорится, не вышел, зырянского парня и к двери не подпустят к губернаторской-то… Да это ладно, хоть бы на самого губернатора глянуть, чтоб не зря в такую-то даль тащиться. Спросят ведь свои, родные и деревенские: видел? каков из себя? Можно, конечно, и соврать; видел, мол, такой и такой. Но не умеет Федор врать ни своим, ни чужим - не обучен. Смолчать - да, смолчать может. А врать - нет, не обучен.

Ну, еще маленько посидит Федор, поглазеет вокруг, да и домой пора. Обратно. Федор лодочку приткнул к берегу чуть пониже больших губернаторских лодок - там их целый караван стоял.

Лодка у него, можно сказать, вовсе пустая, только кое-что из теплой одежды да в заднем мешочке лузана сухари, чаю прихвачено да несколько кусков сахару. Ну, соль, конечно, и ячневая крупа. Да еще ружье, как без ружья в тайге? Все это прикрыто шабуром…

Нам, конечно, и «шабур» неведом. А шабур - это такая простая рабочая одежда из грубого холста с круглым вырезом заместо ворота. Своими руками мастерили, домашней выделки, а когда придумана - бог весть, из веку пришла…

От избы Сидорова с высокого крутого берега до самой воды из толстых досок сколочена лестница с перилами. Увидел Федор - спускается по лестнице черноусый мужик в синей косоворотке, суконном пиджаке, вычищенных сапогах и при черном картузе. Эк все они вырядились губернатора-то встречать…

–  Ты с губернатором?- спросил у него усатый.

–  Не,- мотнул головой Федор. Он сразу решил, будто плохо понимает по-русски и почти вовсе не говорит: если зачнут про нефтяные места пытать - ну, не понимаю ничего, а сказать и вовсе не разумею…