Шрифт:
— О господи! — сказал Леонид Сергеевич. — Но ведь это ребята!.. Даже если они сразу не понимают и не могут понять всего величия Толстого, то ведь к нему возвращаются за человеческую жизнь пять, десять раз и каждый раз находят в нем то, чего не понимали ранее. Мы все растем рядом с ним! Он открывает нам целый мир. Мы любим его героев или презираем их, но уже не можем без них обойтись. Они помогают нам жить…
«Как это все выспренно и глупо звучит, то, что я говорю, — досадливо подумал Леонид Сергеевич. — И зачем я это все произношу?..»
Ему вдруг стало ужасно скучно; он посмотрел на самоуверенный затылок Георгия Александровича, на его оттопыренные, как у Каренина, уши и замолчал, словно ткнулся лбом в стену.
— Забавно! Помогают жить? — переспросил с любопытством Георгий Александрович. — Чем же, интересно?
«Ох, как ты мне надоел!» — подумал Леонид Сергеевич.
— Ну хотя бы тем, что объясняют вам и вашу собственную жизнь, — ответил он.
— Мою?.. Нисколько. Сейчас все так усложнилось и в смысле техники, и в смысле…
— Да при чем здесь техника? — воскликнул Леонид Сергеевич.
Он хотел открыть окошко, но, раздражаясь, давил на ручку не в ту сторону, стекло не опускалось.
— Техника при том, — охотно объяснил Георгий Александрович, — что, чем она сложнее, тем сложнее и человеческие отношения. Это элементарно. И затем сама жизнь наша набирает такие темпы, что буквально не хватает терпения и сил читать очень длинные произведения. Хочется посоветовать автору: «Пожалуйста, покороче! Самую суть давайте, не разводите бодягу!» А уж в смысле языка у вашего Толстого…
— У тебя удивительная манера навязывать человеку свою точку зрения, — перебила его Марина Петровна.
— Если бы люди не навязывали друг другу своих точек зрения, то человечество по сей день ходило бы в звериных шкурах и добывало огонь трением.
— Вечно твои парадоксы, — сказала Марина Петровна.
— Игра ума, — сказал он.
— Вот именно — ума, а чувства — ни на грош!
— Ты, конечно, имеешь в виду мое отношение к тебе? — любезно осведомился он.
— Остановите, пожалуйста, машину, — попросил Леонид Сергеевич.
Он сказал это таким беспокойным тоном, что Георгий Александрович тотчас затормозил, а Марина Петровна испуганно обернулась:
— Что случилось?
— Я должен выйти, — сказал Леонид Сергеевич, дергая запертую дверь.
Перегнувшись через спинку переднего сиденья и все еще не понимая, в чем дело, Марина Петровна открыла машину. Сквозь распахнутую дверцу ветром внесло дождь.
Подхватив свой рюкзак, Леонид Сергеевич, неловко согнувшись и почему-то зажмурившись, хотя на шоссе была непроглядная тьма, выкарабкался на землю. Вероятно, машина остановилась слишком близко к обочине: мокрая земля поползла под ногами, и вместе с ней, цепляясь в темноте за траву, сполз куда-то вниз и Леонид Сергеевич. Канава была неглубокой, но в ней стояла вода, — это он почувствовал, хлебнув туфлями холодную жижу.
— Вы скоро? — нетерпеливо спросила из машины Марина Петровна.
— Счастливого пути! — донесся до нее откуда-то снизу веселый голос Леонида Сергеевича.
Она испуганно посмотрела на мужа и невольно — на свои пакеты, уложенные в углу сиденья.
— Странный тип, — сказала Марина Петровна. — Удивительные люди! Даже «спасибо» не сказал…
Георгий Александрович включил скорость и тронул машину с места.
— До Бугров еще семь километров, — сказал он. — Как он будет добираться в такую погоду?
— А я не понимаю, зачем ему понадобилось вылезать?
— Мы ему надоели.
— Ну, знаешь, это довольно нахально! Остановить машину, воспользоваться любезностью… Хотя я привыкла к неблагодарности.
— Начинается, — сказал Георгий Александрович.
— Гораздо горше, когда неблагодарен близкий тебе человек. Единственное, с чем я никогда не смогу примириться, это с ложью.
Георгий Александрович запел:
По диким степям Забайкалья, Где золото ищут в горах…— Роют, — поправила его Марина Петровна.
— Раньше рыли, а теперь ищут.
И он снова завел скучным голосом:
По диким степям Забайкалья, Где золото…Искоса посмотрев на жену, на ее печальное и ожесточенное лицо, он закончил строчку:
Где золото роют в горах…А далеко позади, выбравшись из канавы, шел Леонид Сергеевич. Сперва ему были видны задние огни удаляющейся «победы», потом их быстро засосало теменью.