— Вполне, — сказал мужчина.

— Когда я вижу, что он совсем засыпает, я прошу его петь. У него ужасный голос, но мне тогда спокойнее. Как ваше имя-отчество?

— Леонид Сергеевич.

— Меня зовут Марина Петровна. Мы всегда стараемся подвозить кого-нибудь по дороге. Георгию Александровичу нравится ездить втроем… Вероятно, у вас в связи с перестройкой школы работа усложнилась?

— Да, — сказал Леонид Сергеевич.

— А говорят, ребята больше любят практические занятия, чем теорию. Я сама в детстве обожала строгать, пилить, завинчивать винты. А теперь моя любимая работа — это красить. Вот Георгий Александрович не даст мне соврать, у нас в доме всю мебель я красила собственноручно. К сожалению, он сам не умеет вбить гвоздя. Доходит до смешного: попросишь его починить штепсель — а ведь он крупный физик, — так прежде всего Георгий Александрович берет папиросу, садится и закуривает.

— Ты думаешь, это интересно? — спросил Георгий Александрович.

— Чем больше я живу на свете, — сказала Марина Петровна, — тем сильнее убеждаюсь, что самое интересное в жизни — это люди. Какая-нибудь неожиданная встреча, разговор по душам открывает вдруг такие глубины даже в тебе самой, что ты внезапно познаешь мир с иной стороны. Есть какие-то вещи, святые для каждого. Ведь верно, Леонид Сергеевич?

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Леонид Сергеевич.

— Это нельзя объяснить, это надо чувствовать…

Машина взбиралась в гору, двигателю было трудно, он громко и прерывисто забормотал, заглушив то, что продолжала говорить Марина Петровна. И только когда, выбравшись на равнину, мотор снова ровно задышал, послышались ее слова:

— …Поэтому и страшна всякая недоговоренность. Верно, Леонид Сергеевич?

— Пожалуй, — сказал он, хотя так и не понял, о чем она говорит, но ему уже стало неловко казаться таким бестолковым.

— Вот видишь! — торжествующе обратилась она к мужу,

Муж ничего не ответил. Она велела ему:

— Пожалуйста, пой.

Он тотчас же запел:

Некоторое время они так и ехали. Свет фар покачивался впереди на дороге, то упираясь в темноту, то густо поливая асфальт. Всей песни Георгий Александрович, очевидно, не знал: он заканчивал четыре строчки и снова принимался петь с начала.

«Странные люди, — подумал Леонид Сергеевич. — Что-то у них неблагополучно…»

Он был моложе их, еще не женат и поэтому не понимал, как можно при постороннем человеке, не стыдясь, обнажать свои отношения. И, как всякому постороннему человеку, ему представлялось, что эти дурные отношения удивительно легко исправимы, стоит только захотеть.

В машине было душно. Марина Петровна покрутила ручку на дверце, стекло опустилось, и встречный ночной ветер выдул духоту.

— Чем это пахнет? — спросила Марина Петровна, наклонившись к окну.

— Бензином, — сказал Георгий Александрович.

— По-моему, тополем.

— Или пылью, — сказал Георгий Александрович.

— У тебя странное обоняние, ты совершенно не воспринимаешь запаха природы. Посмотри, какое небо. Не туда посмотрел… Леонид Сергеевич, чем, по-вашему, пахнет?

— Тополем, — помявшись, ответил Леонид Сергеевич и быстро добавил: — Но к этому запаху примешивается и бензин с пылью. Вы не скажете, сколько еще до Бугров?

— По спидометру — восемнадцать, — сказал Георгий Александрович. — Правда, может быть, он немного и врет…

— С каких это пор он стал врать? — спросила Марина Петровна.

— С тех пор как мы купили машину,

— В первый раз слышу. Если он и начал врать, то только с того дня, как ты ездил без меня в Таллин.

— Ты имеешь в виду мою институтскую командировку?

— Хотя бы.

— Что значит это «хотя бы»?

— Не злись, — сказала Марина Петровна. — Я знаю, что я старше тебя.

— Разбиться бы, — вздохнул Георгий Александрович. Он обернулся к своему пассажиру: — Вы ничего не имеете против, если мы немножко разобьемся?

— Откровенно говоря, не хотелось бы, — сказал Леонид Сергеевич. — Я везу ребятам семена, настольный теннис и городки. Они очень ждут меня, и мне не хотелось бы огорчать их.

— У вас есть люди, которых вы могли бы огорчить? — спросила Марина Петровна. — Не всем дано такое счастье.

Георгий Александрович снова затянул: