— Хорошіе узоры!

— Надюсь, что не дурны, — отвчалъ м-ръ Пикквикъ, устремивъ на него проницательный взглядъ. — Смю думать, сэръ, вы ничего не находите экстраординарнаго въ этихъ чулкахъ, разсматриваемыхъ съ джентльменской точки зрнія?

— О, разумется, ничего, какъ честный человкъ, будьте въ этомъ уврены! — отвчалъ м-ръ Топманъ.

Съ этими словами онъ поспшилъ отойдти прочь, и физіономія м-ра Пикквика мгновенно озарилась лучомъ радостной улыбки.

— Ну, все ли готово? — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

Онъ рисовался впереди съ праматерью семейства, и волнуемый нетерпливымъ ожиданіемъ, уже сдлалъ четыре фальшивыхъ прыжка.

— Все, дружище, — сказалъ Уардль. — Начинай.

Скрипки запилили, арфа расходилась, и м-ръ Пикквикъ принялся выдлывать замысловатую филуру; но вдругъ вся танцующая компанія захлопала руками, и нсколько особъ закричали въ одинъ голосъ:

— Остановитесь, остановитесь!

— Что это значитъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ, продолжая вертться подъ мелодическіе звуки музыкальныхъ инструментовъ. Въ эту минуту, казалось, не могла остановить его никакая земная сила.

— Гд Арабелла Алленъ? — закричали двнадцать голосовъ.

— Гд Винкель? — прибавилъ м-ръ Топманъ.

— Здсь мы, — отвчалъ этотъ джентльменъ, выплывая изъ отдаленнаго угла съ своею прекрасною подругой:

Онъ былъ красенъ; но молодая двица, съ черными глазами, была едва-ли не красне своего кавалера.

— Какъ это странно, м-ръ Винкель, что вы не потрудились во время занять свое мсто! — сказалъ м-ръ Пикквикъ, угомонившійся, наконецъ, отъ своихъ эксцентрическихъ прыжковъ.

— Ничего тутъ страннаго нтъ, сэръ, — отвчалъ м-ръ Винкель.

— Конечно, конечно, извините, сэръ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, бросая выразительный взглядъ на миссъ Арабеллу и ея кавалера.

Но нечего было разсуждать о такихъ пустякахъ, потому что арфа и скрипка слишкомъ серьезно принялись за свое дло. М-ръ Пикквикъ, перегибаясь и забрасывая свою голову то направо, то налво, скрестился руками съ своей дамой и устремилъ свой путь на противоположный конецъ залы, a оттуда къ камину, и отъ камина къ дверямъ, гд, въ самомъ разгар танцовальнаго восторга, онъ долженъ былъ усадить въ кресла престарлую праматерь семейства и взять вмсто нея другую почтенную старушку, a тамъ еще другую нсколько помоложе, a за нею еще и еще другую, уже совсмъ молодую, которую, въ скоромъ времени, совершенно очаровалъ онъ потокомъ краснорчія и остроумныхъ любезностей, превосходящихъ всякое описаніе. Все кружилось, вертлось и порхало съ увлеченіемъ беззаботной молодости, и все удивлялось необыкновенной изворотливости и ловкости ученаго мужа, который всмъ и каждому доказалъ осязательно-нагляднымъ образомъ, что истинно-великій человкъ можетъ постигать съ одинаковымъ совершенствомъ и науку со всей ея таинственной глубиною, и танцовальное искусство со всми его прелестями.

Прежде, чмъ м-ръ Пикквикъ утомился, новобрачная чета удалилась со сцены. Затмъ послдовалъ внизу великолпный ужинъ, и долго посл него веселые гости оставались въ столовой, провозглашая заздравные тосты одинъ за другимъ. Поутру, на другой день, когда м-ръ Пикквикъ воспрянулъ отъ глубокаго сна, въ голов его возникло смутное воспоминаніе, что онъ въ откровенной и дружелюбной бесд, пригласилъ наканун къ себ въ Лондонъ около сорока пяти особъ, для которыхъ общался устроить роскошный обдъ въ гостинниц "Коршуна и Джорджа": обстоятельство, послужившее для него яснымъ доказательствомъ, что заздравные тосты содйствовали наканун помраченію его мозга.

— Я слышалъ, моя милая, что ваши хозяева со всми гостями будутъ играть сегодня на кухн? — спросилъ Самуэль Уэллеръ миссъ Эмму.

— Да, м-ръ Уэллеръ, это ужъ такъ всегда бываетъ y насъ въ первый день святокъ, — отвчала миссъ Эмма. — Хозяинъ каждый годъ, со всей точностью, соблюдаетъ этотъ обычай.

— Хозяинъ вашъ, должно быть, чудесный человкъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ.

— Да, ужъ такой чудесный, я вамъ скажу, просто разливанное море! — замтилъ жирный парень, вмшиваясь въ разговоръ. — Къ ныншнемму дню, напримръ, онъ откормилъ, м-ръ Уэллеръ, такую свинку… словомъ сказать, что въ ротъ, то спасибо.

— Ужъ и вы встали, любезный? — спросилъ Самуэль.

— Какъ же, м-ръ Уэллеръ, я уже усплъ и перекусить кое-чего.

— Хорошо, дружище, только знаете-ли что? — сказалъ м-ръ Уэллеръ выразительнымъ тономъ. — Бывали вы въ звринц?

— Нтъ, не случалось; a что?

— Вы очень похожи, по своимъ ухваткамъ, на змя, котораго зовутъ удавомъ.

— Что-жъ такое? Это не бда, я полагаю.

— Конечно, не бда, да только, примромъ сказать, если вы безпрестанно будете все спать и сть, съ вами, пожалуй, повторится одна весьма непріятная исторія, случившаяся съ однимъ старикомъ, который носилъ косу.

— Что же съ нимъ случилось? — спросилъ жирный парень испуганнымъ тономъ.

— Я разскажу, если хотите, — отвчалъ м-ръ Уэллеръ. — Прежде всего надобно знать, что онъ заплывалъ какъ откормленный боровъ и, наконецъ, растолстлъ до того, что цлыя сорокъ пять лтъ ни разу не могъ видть своихъ собственныхъ башмаковъ.

— Ахъ, какія страсти! — воскликнула Эмма.

— Да, моя милая, — продолжалъ м-ръ Уэллеръ, — и еслибъ, примромъ сказать, вздумалось вамъ изъ-за обденнаго стола показать ему свои ножки, онъ бы никакъ не увидалъ ихъ. Очень хорошо-съ. Былъ этотъ джентльменъ конторщикомъ по коммерческой части и обыкновенно хаживалъ въ свою контору каждый день съ прекраснйшею золотою цпочкой, которая выставлялась фута на полтора изъ его жилетнаго кармана, гд лежали y него огромные золотые часы, столько же толстые, какъ самъ онъ, если, то-есть, судить пропорціонально. — "Вамъ бы ужъ лучше не носить сь собой этихъ часовъ", говорятъ однажды друзья этого стараго джентльмена. — "А почему?" говоритъ онъ. — "Потому, дескать", говорятъ они, "что ихъ могутъ украсть". — "Будто бы?" говоритъ онъ. — «Право», говорятъ они. — «Хорошо», говоритъ онъ, — "желалъ бы я видть вора, который бы вздумалъ покуситься на такую кражу: я и самъ, чорть побери, не могу ихъ вынуть изъ кармана, потому что карманъ узенькій, и конецъ часовой цпочки, для пущей безопасности, пришитъ къ подкладк. Какъ скоро мн надо справиться, какой часъ, я всегда завертываю по дорог въ булочную и тамъ смотрю на часовую стрлку". — И вотъ, судари мои, похаживаетъ онъ съ своей напудренной косой, и посмивается, и смло выставляетъ свое брюшко впередъ, какъ будто самъ чортъ ему не братъ. Не было въ цломъ Лондон ни одного карманнаго воришки, который бы не попыталъ своего счастья около этого стараго джентльмена; но цпочка его всегда держалась крпко на своемъ мст и часы не шевелились, какъ будто приросли къ тлу. Каждый вечеръ онъ спокойно возвращался домой и хохоталъ на своемъ диван до упада, такъ что напудренная его коса болталась, какъ маятникъ на стнныхъ часахъ. Однажды, наконецъ, выходитъ онъ опять на широкую улицу, идетъ по тротуару, вальяжно переваливаясь съ боку-на-бокъ, и вотъ, смю доложить, видитъ онъ карманнаго вора, который гуляетъ около него съ какимъ то мальчуганомъ, a y мальчугана голова, такъ сказать, то же что пивной котелъ. Разумется, старый джентльменъ угадалъ воришку съ перваго взгляда. — «Ну», говоритъ онъ "будетъ потха, чортъ ихъ побери: пусть попробуютъ счастья. Ни лысаго бса не поймаютъ". Проговоривъ это, онъ уже началъ ухмыляться, какъ вдругъ мальчишка, съ огромной башкой, отцпившись отъ своего товарища, разлетлся прямо на него и пырнулъ своимъ лбомъ въ самую середину его толстаго брюха, такъ что старый джентльменъ тутъ же упалъ навзничъ и растянулся по тротуару. — "Разбой, разбой!" кричалъ толстякъ. — «Ничего», говоритъ воръ, "все теперь въ порядк: будь впередъ умне и не безпокой понапрасну промышленныхъ людей." Ну, вы ужъ понимаете, сударыня, когда всталъ старый джентльменъ, въ карман его не было ни цпочки, ни часовъ; a что всего хуже, желудокъ y него совсмъ пересталъ варить, да-таки просто ничего не варилъ до самаго послдняго конца. Такъ-то, молодой человкъ, перестаньте откармливать себя и зарубите себ на носу этотъ анекдотъ. Толстота къ добру не поведетъ.