"М-ръ Блоттонъ шумно всталъ со своего мста и сказалъ: неужели достопочтенный пикквикистъ намекаетъ на него? (между слушателями раздались крики: — "Тише! Президентъ! По мстамъ! Да! Нтъ! Прочь его! Пусть говоритъ!" и прочая).

"Но вс эти оглушительныя восклицанія отнюдь не смутили великой души великаго человка. М-ръ Пикквикъ, съ благородною откровенностью и смлостью, отвчалъ, что онъ точно имлъ въ виду этого почтеннаго джентльмена. При этихъ словахъ, восторгъ и одушевленіе распространились по всей зал.

"М-ръ Блоттонъ сказалъ только, что онъ отвергаетъ съ глубочайшимъ презрніемъ фальшивое обвиненіе достопочтеннйшаго джентльмена, и что онъ, достопочтеннйшій джентльменъ, есть не иное что, какъ шарлатанъ первой руки (сильное волненіе и крики: — "Тише! Тише! Президентъ! Порядокъ!").

"М-ръ Снодграсъ всталъ со своего мста для возстановленія порядка. Онъ взошелъ на президентское кресло (слушайте!) и желалъ знать прежде всего, неужели этотъ непріятный споръ между двумя почтенными джентльменами будетъ продолжаться? (слушайте, слушайте!).

"Президентъ былъ убжденъ, что почтенный сочленъ возьметъ назадъ свое нескромное выраженіе.

"М-ръ Блоттонъ, питая глубокое уваженіе къ президенту, былъ, напротивъ, совершенно убжденъ, что онъ не намренъ брать назадъ своихъ словъ.

"Президентъ считалъ своею непремнною обязанностью потребовать объясненіе отъ почтеннаго джентльмена: въ общемъ ли смысл употребилъ онъ выраженіе, сорвавшееся съ его языка?

"М-ръ Блоттонъ поспшилъ удовлетворительно объяснить, что — отнюдь не въ общемъ. Все, что говорить онъ, было имъ собственно сказано въ пикквикскомъ смысл словъ и значеній (слушайте, слушайте!). Съ своей стороны, ему пріятно было, пользуясь этимъ случаемъ, признаться, что самъ онъ, лично, питалъ глубочайшее уваженіе къ достопочтенному джентльмену, и что онъ считалъ его шарлатаномъ исключительно и единственно съ пикквикійской точки зрнія (слушайте, слушайте!).

"М-ръ Пикквикъ, съ своей стороны, былъ совершенно доволенъ благороднымъ, чистосердечнымъ и вполн удовлетворительнымъ объясненіемъ своего почтеннаго друга. Онъ убдительно просилъ также замтить и принять къ надлежащему свднію, что его собственныя выраженія и объясненія были всецло запечатлны духомъ пикквикійскимъ" (громкія и единодушныя рукоплесканія).

Такъ кончилась знаменитая рчь и не мене знаменитыя пренія членовъ Пикквикскаго клуба. Это засданіе сдлалось источникомъ плодовитыхъ и самыхъ благодтельныхъ послдствій. Въ оффиціальныхъ документахъ мы, къ несчастію, не встртили тхъ фактовъ, съ которыми читатель познакомится въ слдующей глав; но тмъ не мене мы смло ручаемся за ихъ достоврность, потому что мы почерпнули ихъ изъ писемъ и другихъ подлинныхъ манускриптовъ, заслуживающихъ всякаго уваженія.

Великолпное солнце, постоянный и аккуратнйшій сотрудникъ человческихъ длъ и предпріятій, озарило яркимъ свтомъ утро тринадцатаго мая тысяча восемьсотъ двадцать седьмого года. Вмст съ первыми лучами солнца воспрянулъ отъ своего сна и м-ръ Самуилъ Пикквикъ, великое свтило нравственнаго міра, будущій благодтель человчества, готовый озарить его своими благодтельными открытіями. Облачившись въ халатъ, онъ открылъ окно своей спальной и бросилъ глубокомысленный взглядъ на міръ земной. Гозуэлльская улица была подъ его ногами; Гозуэлльская улица тянулась по правую его сторону на весьма далекое пространство; Гозуэлльская улица простиралась и по лвую сторону на такое же пространство; насупротивъ, черезъ дорогу, пролегала та же Гозуэлльская улица.

— Увы! увы! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, — какъ должны быть близоруки вс эти философы, которые, ограничиваясь изслдованіемъ ближайшихъ предметовъ, доступныхъ для ихъ зрнія, не думаютъ смотрть на высшія истины за предлами ихъ тснаго горизонта! Это все равно, если бы самъ я ршился всю свою жизнь сидть y окна и смотрть на Гозуэлльскую улицу, не употребляя никакихъ усилій проникнуть въ сокровенныя области, окружающія ее со всхъ четырехъ сторонъ.

Развивая въ своей душ эту прекрасную идею, м-ръ Пикквикъ съ презрніемъ сбросилъ съ своихъ плечъ халатъ, какъ символъ неподвижности и лни, и принялся укладывать въ чемоданъ свое платье. Великіе люди, какъ извстно, не любятъ церемониться съ своимъ туалетомъ: потребовалось не больше полчаса для того, чтобъ обриться, умыться, одться, напиться кофе, и потомъ м-ръ Пикквикъ, захвативъ легкій чемоданъ подъ мышку и уложивъ телескопъ въ карманъ бекеши, отправился на улицу съ записною книгой, готовою принять на свои листы дорожныя впечатлнія и наблюденія великаго человка. Скоро прибылъ онъ на извозчичью биржу въ Сен-мартинской улиц, и громогласно закричалъ:

— Эй! Кабріолетъ!

— Готовъ, сэръ, готовъ! — откликнулся хриплымъ басомъ какой-то странный субъектъ людской породы въ сромъ байковомъ сюртук, съ мдной бляхой и нумеромъ вокругъ шеи. Это былъ сторожъ при извозчичьихъ лошадяхъ, достойный занять не послднее мсто въ какой-нибудь коллекціи рдкихъ вещей. — Кабріолетъ нумеръ первый, живй! — прибавилъ онъ во все горло, остановившись передъ окнами дома весьма невзрачной наружности.

Первый нумеръ, оторванный отъ своего завтрака и первой трубки, брюзгливо вышелъ изъ харчевни и еще брюзгливе взвалилъ въ свою колесницу чемоданъ ученаго мужа. М-ръ Пикквикъ былъ въ кабріолет.

— Къ Золотому Кресту, на Почтовый дворъ! — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— Стоило хлопотать изъ одного шиллинга, Томми, — проворчалъ извозчикъ, обращаясь къ своему пріятелю караульщику, когда экипажъ двинулся съ мста.

— Сколько лтъ вашей лошади, мой другъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ ласковымъ тономъ, потирая носъ серебряной монетой, заране приготовленной для извозчика.

— Сорокъ два года, — отвчалъ тотъ, посматривая исподлобья на ученаго мужа.

— Какъ? Неужели! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ и тутъ же раскрылъ свою памятную книгу, чтобъ записать этотъ достопамятный случай.