— Что тутъ за гвалтъ? — закричалъ довольно высокій и сухопарый молодой человкъ въ зеленомъ фрак, обращаясь къ м-ру Пикквику и пробиваясь сквозь толпу при сильномъ содйствіи своихъ локтей, задвавшихъ по носамъ, затылкамъ и ушамъ многихъ почтенныхъ особъ.

— Шпіоны! — какъ бы въ отвтъ прошумла толпа.

— Вздоръ, мы вовсе не шпіоны! — возразилъ м-ръ Пикквикъ такимъ искреннимъ и вразумительнымъ тономъ, что не могло оставаться никакого сомннія, что почтенный джентльменъ говорилъ истинную правду.

— Тогда объясните мн въ чемъ дло! — проговорилъ молодой человкъ, обращаясь къ м-ру Пикквику и подталкивая его легонько локтемъ, чмъ хотлъ ободрить дрожащаго отъ гнва президента пикквикистовъ.

Ученый мужъ въ короткихъ, но сильныхъ и совершенно вразумительныхъ выраженіяхъ объяснилъ молодому человку весь ходъ дла.

— Ну, такъ идемъ со мной, — сказалъ зеленый фракъ, увлекая насильно м-ра Пикквика и продолжая говорить во всю дорогу. — Нумеръ девятьсотъ двадцать четвертый! возьмите-ка свои деньги, и ступайте по добру по здорову домой… Почтенный джентльменъ… Хорошо его знаю… Вс вы ничего не понимаете… Сюда, сэръ, сюда… Гд ваши пріятели?… Все вздоръ, ошибка, я вижу… Недоразумніе… Мало ли что бываетъ… Задать ему перцу… Пусть раскуситъ… Несообразительный народъ… Какіе тутъ и мошенники, болваны!

И выстрливая такимъ образомъ подобными лаконическими сентенціями выразительнаго свойства, незнакомецъ быстро шелъ въ общую залу конторы дилижансовъ, куда, плотно прижимаясь другъ къ другу, слдовали за нимъ м-ръ Пикквикъ и его ученики.

— Эй, буфетчикъ! — проревлъ незнакомецъ, неистово дернувъ за колокольчикъ. — Стаканы для всей честной компаніи… коньяку и воды… Пунша горячаго, крпкаго, сладкаго! — Живй… Глазъ y васъ поврежденъ, сэръ!.. Подать сырой говядины для джентльменскаго глаза… Живй! — Ничто такъ хорошо не излечиваетъ синяковъ подъ глазами, какъ сырая говядина… Ха, ха, ха!

И, не думая останавливаться, чтобъ перевести духъ, незнакомецъ однимъ залпомъ выпилъ стаканъ пунша и услся въ креслахъ съ такимъ комфортомъ, какъ будто ничего особеннаго не случилось.

Между тмъ какъ три путешественника разсыпались въ благодарности своему новому знакомцу, м-ръ Пикквикъ, хранившій во всхъ случаяхъ жизни невозмутимое спокойствіе великой души, разсматривалъ на досуг его костюмъ и наружный видъ. Былъ онъ средняго роста, но, при длинныхъ ногахъ и сухопаромъ туловищ, казался довольно высокимъ. Зеленый фракъ его могъ быть щегольскимъ нарядомъ въ т дни, когда въ Лондон была мода на узкія фалды, на манеръ ласточкиныхъ крыльевъ: но въ т времена, очевидно, украшалъ онъ особу боле короткую, чмъ этотъ незнакомецъ, потому что облинялые и запачканные обшлага далеко не доходили до кисти его руки. Онъ былъ застегнутъ на вс пуговицы до самаго подбородка, и узкій фракъ подвергался очевидной опасности разорваться на спин. Старый носовой платокъ, вмсто галстуха, украшалъ его шею, гд не было и слдовъ рубашечнаго воротника. На черныхъ его штанахъ, здсь и тамъ, проглядывали свтлыя заплаты, обличавшія продолжительную службу этого костюма. Плотно прикрывая колни незнакомца, они туго прицплялись штрипками къ его дырявымъ башмакамъ, имя очевидное назначеніе скрывать отъ нескромныхъ взоровъ его грязные, пожелтлые чулки, которые однакожъ рзко бросались въ глаза. Его длинные черные волосы пробивались косматыми прядями изъ подъ старой, измятой шляпы, и за обшлагами фрака виднлись голыя оконечности его рукъ, украшенныхъ изорванными и грязными перчатками. Онъ былъ худощавъ и блденъ, при всемъ томъ физіономія его выражала ршительную самоувренность, самодовольство и значительную долю безстыдства. Онъ весело потряхивалъ своей скомканной шляпой и неугомонно вертлся во вс стороны, длая самые выразительные жесты.

Таковъ былъ человкъ, котораго тщательно наблюдалъ въ свои очки м-ръ Пикквикъ. Подражая своимъ пріятелямъ, онъ тоже счелъ непремнною обязанностью изъявить ему свою искреннюю благодарность въ самыхъ отборныхъ и ученыхъ выраженіяхъ.

— Нечего распространяться, сказано довольно, — отвчалъ незнакомецъ, длая энергическій жестъ. — Ни слова больше… но будь я вашимъ пріятелемъ въ зеленой куртк, чортъ побери, я бы свихнулъ извозчику шею… Пирожникъ тоже свиная башка… Всхъ бы отправилъ къ чорту на кулички… какъ честный человкъ… Сволочь, трынъ трава!

Въ эту минуту вошелъ въ залу кондукторъ, и объявилъ, что рочестерскій дилижансъ готовъ отправиться въ дорогу.

— Мой дилижансъ? — воскликнулъ незнакомецъ, быстро вскочивъ со своего мста. — Билетъ взятъ… сейчасъ хать… Заплатите за коньякъ… Мелкихъ нтъ… Крупные банковые билеты… Сдача y нихъ скверная… серебряныя деньги истерты, что бирмингэмскія пуговицы… дрянь… заплатите.

И онъ еще разъ тряхнулъ на всю компанію своей скомканной шляпой.

Случилось, по вол судебъ, что м-ръ Пикквикъ и трое его спутниковъ тоже ршились, съ своей стороны, сдлать городъ Рочестеръ первою своею станціею и первымъ предметомъ ученыхъ наблюденій. Объявивъ объ этомъ своему новому товарищу, они согласились, для удобнйшаго сообщенія другъ другу взаимныхъ мыслей и желаній, помститься рядомъ на имперіал.

— Ну, поворачивайтесь! — сказалъ незнакомецъ, помогая м-ру Пикквику взобраться на верхъ дилижанса. — Живй!

— Ваша поклажа, сэръ? — спросилъ кондукторъ.

— Чья? Моя? Вотъ этотъ узелокъ, больше никакой поклажи, — отвчалъ незнакомецъ. — Весь багажъ отправленъ водой… ящики, сундуки, коробки, баулы… тяжело, демонски тяжело!

И съ этими словами онъ засунулъ въ карманъ небольшой узелокъ, гд хранились рубашка и носовой платокъ.

— Головы, головы, берегите свои головы! — вскричалъ неумолкавшій незнакомецъ, предостерегая пассажировъ имперіала, когда дилижансъ прозжалъ подъ сводами воротъ почтоваго двора. — Страшное мсто… демонская опасность… Случилось однажды… пятеро дтей… мать, высокая леди, кушала бутерброды… совсмъ забылась черезъ арку… тррр-тыррр… дти оглядываются… голова y матери оторвана… бутербродъ въ рукахъ… нечмъ больше сть… сироты… визгъ, крикъ — ужасно, ужасно! — Что, сэръ, изволите смотрть на Уайтголль? прекрасное мсто… не такъ ли?

— Я разсуждаю, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — о непостоянств фортуны и коловратности человческихъ дяній.

— Такъ, сэръ, такъ! Сегодня шелкъ и бисеръ, a завтра куда еси двался человкъ? Философъ, сэръ?

— Психологъ, сэръ, скромный наблюдатель человческой природы, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— Такъ же какъ и я. Доброе дло… Человкъ любитъ философствовать, когда нечего сть. Поэтъ, сэръ?

— Почтеннйшій другъ мой, м-ръ Снодграсъ, иметъ сильный поэтическій талантъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.