Вообще однако-жъ вс были уврены, что м-съ Пипчинъ мастерски обходилась съ дтьми, и въ этомъ мнніи, собственно говоря, преувеличенія не было. Ребенокъ могъ быть рзвъ и живъ, какъ дикая серна; но проживъ два-три мсяца подъ этой гостепріимной кровлей, онъ становился тише воды, ниже травы. Говорили также, что этотъ образъ жизни длаетъ большую честь любящему сердцу м-съ Пипчинъ: она посвятила себя съ полнымъ самоотверженіемъ образованію дтей, и, конечно, эти занятія были самымъ лучшимъ средствомъ противъ глубокой тоски, обуявшей ея душу посл того, какъ м-ръ Пипчинъ сокрушилъ свое сердце о перувіанскіе рудники.

Павелъ сидлъ въ маленькихъ креслахъ подл камина, и по обыкновенію смотрлъ во вс глаза на эту почтенную даму. По-видимому, онъ вовсе на зналъ, что такое скука, если съ такимъ отчаяннымъ вниманіемъ могъ разсматривать м-съ Пипчинъ. Онъ не любилъ и не боялся ея; но ему казалась чрезвычайно замчательною ея физіономія. И вотъ онъ сидлъ, смотрлъ на нее, грлъ руки, и опять смотрлъ на нее, не спуская глазъ до той поры, пока м-съ Пипчинъ, при всей своей храбрости, не приходила въ крайнее замшательство отъ этого взгляда. Однажды, когда они остались одни, м-съ Пипчинъ спросила, о чемъ онъ думаетъ.

— О васъ, — отвчалъ Павелъ безъ малйшаго замшательства.

— Что-жъ ты обо мн думаешь, мой милый? — спросила м-съ Пипчинъ.

— Я думаю, что вы, должно быть, ужъ очень стары, — сказалъ Павелъ, — сколько вамъ лтъ?

— Объ этомъ ты не долженъ спрашивать, — сердито отвчала почтенная дама, озадаченная совершенно неожиданнымъ вопросомъ, — впередъ не смй говорить такихъ вещей.

— Это почему? — спросилъ Павелъ.

— Потому, что это неучтиво, — сказала брюзгливо м-съ Пипчинъ.

— Неучтиво? — повторилъ Павелъ.

— Да, неучтиво.

— A вотъ Виккемъ говоритъ, что неучтиво сть горячіе котлеты и поджареный хлбъ, между тмткакъ другіе дятъ черствыя булки, — отвчалъ Павелъ съ наивнымъ видомъ.

— Твоя Виккемъ, — возразила м-съ Пипчинъ, побагроввъ отъ ярости, — злая, безстыдная, наглая бестія. Ахъ она негодница!

— Что это такое? — спросилъ Павелъ.

— Много будешь знать, скоро состаришься, мой милый, — отвчала м-съ Пипчинъ. — Вспомни исторію о несчастномъ мальчик, котораго до смерти забодалъ бшеный быкъ за то, что тотъ безпрестанно длалъ вопросы.

— Какъ же б__ш_е_н_ы_й быкъ, — сказалъ Павелъ, — могъ узнать, что мальчикъ длаетъ вопросы? Никто не подойдетъ къ быку, если оиъ взбсился, и не станетъ ему ябедничать.

— Такъ ты не вришь этой исторіи? — спросила м-съ Пипчинъ съ величайшимъ изумленіемъ.

— Не врю, — сказалъ Павелъ ршительнымъ тономъ.

— Ну, a если быкъ этотъ былъ не бшеный? — возразила м-съ Пипчинъ, — неужели ты и тогда не поврилъ бы?

Такъ какъ Павелъ еще не разсматривалъ вопроса съ этой стороны, и основалъ свои заключенія только на предположенномъ бшенств быка, то на этотъ разъ онъ счелъ себя побжденнымъ и замолчалъ. Но въ ту же минуту онъ началъ сравнивать, вникать, соображать и устремилъ такой пытливый взоръ на свою собесдницу, что м-съ Пипчинъ заблагоразсудила удалиться и выждать, пока онъ забудетъ объ этой матеріи.

Съ этого времени какаято странная притягательная сила увлекала м-съ Пипчинъ къ маленькому Павлу, точно такъ же, какъ Павелъ чувствовалъ неотразимое притяженіе къ ней самой. Она начала сажать его рядомъ подл себя y камина, и онъ располагался въ углу между м-съ Пипчинъ и каминной ршеткой, такъ что маленькое лицо его совершенно поглощалось чернымъ фланелевымъ платьемъ. Въ этой позиціи онъ, казалось, еще пристальне началъ изучать каждую черту, каждую морщинку на лиц своей сосдки и съ такой проницательностью всматривался въ одинокій срый глазъ ея, что м-съ Пипчинъ иногда принуждена была закрывать его совсмъ и притворяться спящею. У м-съ Пипчинъ былъ еще старый черный котъ, который тоже располагался всегда y камина, мурлыкалъ самымъ эгоистическимъ образомъ и свирпо моргалъ глазами на огонь до тхъ поръ, пока рсницы его не принимали форму восклицательныхъ знаковъ. Когда вся эта компанія вечеркомъ усаживалась y камина, м-съ Пипчинъ — не въ обиду будь ей сказано — чрезвычайно была похожа на старую вдьму, a Павелъ и черный котъ представлялись служащими ей духами, и посл этого никто бы не удивился, еслибы вс они въ бурную ночь вдругъ выскочили черезъ трубу для своихъ воздушныхъ похожденій.

Этого однако жъ никогда не случалось. И котъ, и Павелъ, и м-съ Пипчинъ находились каждыя сутки на своихъ обыкновенныхъ мстахъ, въ обыкновенныхъ позахъ, вс здравы и невредимы. Избгая сообщества маленькаго Байтерстона, Павелъ продолжалъ изучать и м-съ Пипчинъ, и кота, и огонь, какъ будто эти предметы были для него волшебными книгами въ трехъ томахъ, откуда онъ почерпалъ подробныя свднія относительно некромантіи.

М-съ Пипчинъ составила свой особый взглядъ на странности Павла, взглядъ весьма неутшительный, соотвтствовавшій ея болзненной хандр, усиленной постояннымъ созерцаніемъ сосднихъ трубъ изъ своей комнаты, шумомъ втра и вообще пошлостью, или, какъ сама она выражалась, скаредностью ея повседневной жизни. Соображая вс предшествовавшія обстоятельства, она вывела самыя печальныя заключенія на счетъ м-съ Виккемъ, и приняла на первый случай строгія полицейскія мры, чтобы ея "собственная бестія" — такъ вообще величала она прислугу женскаго пола — ни подъ какимъ видомъ не сообщалась съ этой негодяйкой. Чтобы врне достигнуть этой цли, она не пожалла времени для тайныхъ наблюденій изъ-за дверей: скрываясь въ этой засад, она выжидала минуту, когда "бестія" подойдетъ къ комнат Виккемъ, и потомъ вдругъ выбгала на открытую сцену съ огромнымъ запасомъ энергическихъ ругательствъ и укоровъ. Но, къ несчастью, эту мру никакъ нельзя было распространить на племянницу Беринтію, которая, по своимъ разнообразнымъ и многосложнымъ должностямъ, съ утра до ночи обязана была ходить по всмъ угламъ и закоулкамъ обширнаго «замка». Берри могла говорить и съ м-съ Виккемъ.

— Какъ онъ хорошъ, когда спитъ! — сказала однажды Берри, поставивъ ужинъ для м-съ Виккемъ и останавливаясь передъ постелью маленькаго Павла.

— Бдненькій! — со вздохомъ произнесла м-съ Виккемъ, — хоть бы во сн-то Богъ послалъ ему красоту!

— Да онъ хорошъ, когда и не спитъ, — замтила Берри.

— Ахъ, нтъ, нтъ! Онъ, что называется, какъ дв капли воды, Бетси Джанна моего дяди, — сказала м-съ Виккемъ.

Берри съ недоумніемъ взглянула на собесдницу, никакъ не понимая, что за связь между Павломъ Домби и Бетси Джанной, какой-то родственницей м-съ Виккемъ.