Теперь вдова убедилась в бредовости слухов о его чудесной помощи бедным и отчаявшимся людям. И, плетясь, нога за ногу под мелкими брызгами, сыплющимися с деревьев, она чувствовала себя не только отчаявшейся, но и пустой, как разбитый кувшин. Как будто аутло Шервуда ограбили ее до нитки, отобрав то, что было куда ценней всех сокровищ Константинополя и Иерусалима. Но что именно у нее только что отняли в придачу к последней надежде — вдова бочара и сама не могла бы сказать.

Странно... Невероятно. Просто невозможно! Неужели что-то могло иметь чуть ли не меньшую цену, чем жизнь ее сыновей?

— Как эта баба сумела нас отыскать? — проворчал Вилл Статли, стряхивая брызги с капюшона. И тут же сам ответил на свой вопрос: — Держу пари, запомнила тропинку, по которой Тук и ее сыновья притащили нам четыре бочонка эля в день праздника епископа

Голии. Говорил же я, не надо было брать ее с собой! Эти женщины всегда все примечают и ложатся потом на след не хуже натасканного алана[17]...

— Не поминай мое имя всуе, — проворчал Аллан-э-Дэйл, прикрывая плащом свою арфу.

Разбойники брели сквозь заросли стрелолиста между дубами, и это было все равно, что переходить вброд ручей, потому что кое-где мокрая трава поднималась выше колена.

Брат Тук чихнул, звучно высморкался в два пальца и не менее звучно произнес:

— Да, угрозы почтенной вдовы не менее забористы, чем ее эль. К тому же — увы! — то были вовсе не пустые угрозы!

— Испугался визга спятившей старой чертовки? — обернулся к фриару Статли. — Боишься, что она и впрямь спустит на нас всех деревенских собак?

— Думаю, именно так она и поступит. Flamma fumo est proxima, где дым, там и огонь, братия мои!

— Провались ты в тартарары со своей латынью! — огрызнулся Дик Бентли. Четыре дня дождей не укротили ехидного характера бывшего вора, напротив, сделали его еще более ядовитым. — В такую собачью погоду самое время слушать латинскую заумь! Может, пропоешь еще парочку псалмов, если совсем перетрусил? Хха! А я знаю, чего ты боишься! Боишься, что не видать тебе больше эля вдовы Хемлок, лучшего пойла во всей округе!

— Я всегда смогу отыскать отличный эль в какой угодно округе, — возразил Тук. — Христианский мир велик, и, слава Господу, в нем повсюду ценят бодрящую влагу, — вагант тщетно попытался подобрать грязную мокрую полу рясы. — Да, бодрящую и вдохновляющую влагу, а не ту, от которой приключаются лихорадка, насморк и ревматизм. Несомненно, где-то существуют благословенные места, где по пятам монахов не рыщут злокорыстные стражники, где в спину служителям Господа не стреляют одержимые жаждой крови лесники, где еда не удирает от едоков со всех ног и где самая невинная прогулка в ближайшую деревню для удовлетворения скромнейших нужд не грозит обернуться для смиренного монаха скорой встречей с палачом...

— Ну, все, фриара повело на велеречие! — фыркнул Дик. — Сейчас он заболтает нас до смерти!

Зато Джон что-то совсем примолк. Эй, скажи что-нибудь! — Бентли ткнул в спину широкоплечего великана, который с самого рассвета не проронил ни слова.

Джон и раньше не был болтуном, но в последние дни на него, похоже, напала великая хандра. Теперь он открывал рот только для того, чтобы огрызнуться или выругаться — чаще всего на своем диковинном языке, которого не понимал даже Тук, свободно владевший дюжиной чужеземных наречий. И сейчас верзила как будто вовсе не услышал Дика.

За Маленького Джона жизнерадостно ответил Локсли:

— Оставь его, он все еще тоскует по своим штанам! Разве за несколько дней переживешь такую тяжелую потерю?

Вот теперь Джон резко обернулся и наградил йоркширца убийственным взглядом.

— Я бы их не потерял, если бы ты не затеял ту гонку через терновник!

— По нашему следу шли пять лесников и свора собак, так чего же ты от меня ждал? Чтобы я важно шествовал по Королевскому Пути? — возразил Робин. — Я просто не понимаю, чем ты так недоволен, Малютка! Царапины на шкуре заживут, зато ты, наконец, получил нормальную одежду вместо своих прежних смешных лохмотьев... А ведь Ури нелегко было подобрать шоссы по твоему размеру, да и мне они обошлись на два пенни дороже, чем следовало бы! Но разве я дождался благодарности? Нет, куда там! Который день слышу от тебя только попреки, жалобы и нытье!

Джон открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг совсем рядом раздался резкий вибрирующий визг, и из травяных зарослей выскочил черный, очень раздраженный подсвинок.

Брат Тук уловил краем глаза промельк черного тела справа и с криком: «Кабан!» шарахнулся в сторону. К несчастью, как раз в той стороне вышагивал по травянистому краю глубокой канавы Кеннет Беспалый, и фриар врезался в него. Кеннет вцепился в монаха, не удержался на ногах, и оба они покатились по склону, вопя и ругаясь на два голоса.