Что ж, это было бы вполне возможно, если бы кто-нибудь или что-нибудь могло бы сбить спесь с Гитлера! Но этого уже не было и не могло быть до самого конца его жизни: едва ли многие иные деятели всего ХХ века могли бы похвастать в соответствующем возрасте большими результативными достижениями, чем семнадцатилетний Гитлер! Он сам, к собственному своему раздражению, также не мог этим публично похвастаться!

Рассуждения Мазера о вступительных экзаменах — обычный бред по инерции: ретрансляция реальных событий и намерений на год вперед; в 1906 году мысль о том, чтобы сделаться художником, еще, по-видимому, не посещала Гитлера — об этом нет ни малейших достоверных сведений.

Сам Гитлер мотивировал это поездку кратчайшим и, на наш взгляд, маловразумительным образом: «Тогда я поехал в столицу с целью посмотреть картинную галерею дворцового музея. Но в действительности глаз мой останавливался только на самом музее. Я бегал по городу с утра до вечера, стараясь увидеть как можно больше достопримечательностей» [669] — остается задуматься о том, а попадал ли Гитлер в этот самый дворцовый музей хоть раз в жизни?

Поездка в Вену, совершенно очевидно, имела исключительно утилитарный характер, как и упомянутая поездка туда же его отца в мае 1892 года — и этому Алоиз, конечно, тоже обучил своего сына: сокровища Иоганна Непомука состояли из драгоценностей, а не денег, имевших хождение. Их требовалось обменять на соответствующие деньги (попросту — сбыть краденное), и делать это нужно было подальше от дома, проще всего — в Вене.

Возможно, и исходными адресами для этого снабдил Адольфа все тот же папаша!

После 1906 года Адольф Гитлер совершил еще три поездки в Шпиталь — и более не появлялся там до конца жизни. Эти три поездки, бесцельные во всех иных отношениях (какие бы глубокомысленные рассуждения и о них ни приводили бы Мазер и остальные), — летом 1908 года и во время отпусков с фронта — в сентябре-октябре 1917 и в сентябре 1918, [670] позволяют нам сделать качественную прикидку размеров ценностей, добытых Гитлером весной 1906 года.

Тот факт, что Гитлеру пришлось разделить весь клад на четыре части, каждую из которых можно было незаметно для окружающих спрятать среди его общего багажа — так, чтобы никто из посторонних, взявших, допустим, в руки предмет поклажи (чего никак гарантированно невозможно было избежать!), ничего бы не заподозрил, позволяет нам оценить весовые пределы этой тайной ноши — хотя и в самых широких границах. Гитлеру самостоятельно приходилось решать такую задачу — и мы не знаем, какие у него были при этом вполне легальные предметы багажа и насколько сам Гитлер был готов допустить риск вызвать подозрения окружающих, не имеющих, заметим, никаких исходных отягчающих мотивов для серьезных подозрений.

Мы можем условно заложить вес каждой из четырех частей в предположительные пределы от полукилограмма до пяти килограммов — общий вес клада, таким образом — от двух (это, конечно, невероятный минимум) до двадцати килограммов; это примерно соответствует и тому, что уже немолодые люди — Иоганнес Шиккельгрубер, а затем и Иоганн Непомук Хюттлер — вполне могли управляться с переноской (возможно — также по частям) такого клада с места на место.

Весовые показатели золотых и серебряных гульденов нами приводились выше. Если бы этот клад целиком состоял из серебряных монет, то его номинальная сумма составляла бы, таким образом, от 180 до 1800 гульденов (от 360 до 3600 крон); если бы клад состоял целиком из золотых монет, то его номинальная сумма составляла бы от 2400 до 24000 гульденов (от 4800 до 48000 крон); смешанное содержание дает произвольную сумму в широчайших пределах — от 360 крон до 48 тысяч!

Учитывая же, что едва ли юный и тем более уже не очень юный Гитлер стал бы практически делить на части клад весом всего в несколько килограммов, следует склоняться к достаточно высоким уровням принимаемой оценки. А вот если клад содержал еще и ювелирные изделия и драгоценные камни, то стоимость его могла подниматься вообще до заоблачных высот — типа упомянутой сумки Фегелейна, доставшейся Мюллеру!

Однако нужно учитывать и нелегальность каналов, по которым Гитлеру приходилось реализовывать свою добычу — при этом в его руках могло оставаться лишь порядка половины названных сумм, а может быть и меньше. Вот обмен непосредственно золотых и серебрянных монет не должен был сопровождаться такими серьезными потерями — это все-таки было достаточно стандартной процедурой, поскольку разменивались монеты, еще недавно ходившие в обращении.

Так или иначе, речь идет о конечной сумме, доставшейся непосредственно в распоряжение Гитлера, минимум в двадцать тысяч крон — меньше практически невозможно при сложившихся обстоятельствах; реальной представляется и сумма в тридцать или сорок тысяч крон — или даже больше.

Учитывая же, что стоимость жизни в Австрии предвоенных лет обеспечивала возможность одинокому мужчине (каковым Гитлер оставался почти всю свою известную жизнь) вполне прилично существовать на сумму примерно в тысячу крон в год, Гитлер обеспечил себе беззаботное существование не менее, чем на двадцать лет, а возможно — и на значительно больший срок.

Всяческие коловращения с инфляцией, происходившей во время Первой мировой войны и позднее, лишают эти расчеты смысла, но при этом еще и увеличивают оценку обеспеченного периода его жизни с учетом того, что капитал Гитлера сохранялся в золоте и драгоценностях, в условиях инфляции даже выигрывавших по сравнению с текущим уровнем покупательной способности денег.

Оглядев дальнейшую биографию Гитлера с высоты сегодняшних дней (возможности чего, разумеется, был лишен сам Гитлер), мы увидим, что Гитлер находился на полном государственном обеспечении с начала августа 1914 до начала апреля 1920 [671] (служба в армии), снова с ноября 1923 по декабрь 1924 (заключение в тюрьме, которое сам Гитлер иронически назвал «высшей школой за государственный счет» [672] ) и вновь с января 1933 — и до конца его официальной биографии. Все остальное время — суммарно заведомо менее двадцати лет, начиная с 1906 года.