Тут, впрочем, снова всплывает фактор полнейшей внешней безликости и невинности Клары Пёльцль: более идеального персонажа на роль тайного убийцы было просто невозможно найти!

Она даже удовлетворяла самым классическим условиям английских детективных романов: на прислугу, выполняющую свои служебные обязанности, никто не обращает ни малейшего внимания!

И чем долее она жила в доме Алоиза, тем большее доверие окружающих зарабатывала всем своим поведением!

Но, как говорится, в тихом омуте черти водятся! Вопреки всем мнениям, сложившимся о ней еще при ее жизни и повторяемым много позднее, эта мышка, похоже, оказалась просто змеей подколодной!

Уже само ее появление в доме Алоиза заставляет задаться интересным вопросом: потому ли она появилась там, что стала болеть Анна Шикльгрубер (урожденная Гласль), как можно понять из текста Мазера, или наоборот — Анна стала болеть потому, что в доме возникла Клара Пёльцль?

Грешным делом, автор этих строк придерживался одно время версии о том, что появление Клары в доме Алоиза входило в общее соглашение, достигнутое между последним и Иоганном Непомуком, обеспечившим Алоиза подготовленным убийцей, помогающим Алоизу решать возникавшие у него семейные проблемы — частично к этой версии мы еще вернемся. Но при более длительных размышлениях стало понятно, что никакой человек не сможет терпеть в своем доме убийцу, потенциально способного убить его самого — с такой ситуацией мы еще тоже будем сталкиваться.

Поэтому все дальнейшее пребывание Клары в доме Алоиза вплоть до смерти последнего может логически сочетаться лишь с тем обстоятельством, что сам Алоиз никогда не подозревал свою сначала служанку, а потом жену в способности убить хоть кого-нибудь из домашних.

Поэтому, если такие убийства все-таки происходили, то явились индивидуальным продуктом решений и усилий Клары, так и сохраненным в тайне по крайней мере от ее мужа.

В то же время такие убийства, подводящие, в конечном итоге, Алоиза к женитьбе на Кларе, не могли осуществляться ни в каких иных чьих-либо интересах, кроме ее собственных.

Если даже предположить, что брак Клары и Алоиза служил бы каким-либо образом интересам Иоганна Непомука (неважно — каким именно, поскольку эту гипотезу мы решительно отбрасываем!), то это начисто следует исключить из рассмотрения хотя бы потому, что для реализации подобной идеи шпитальский мафиози должен был бы искать совсем иную исполнительницу, а не серенькую тринадцатилетнюю девчонку. Едва ли и ее собственных родителей можно заподозрить во внушении ей подобной идеи — по крайней мере в 1873 году и ближайшие последующие годы.

Следует, таким образом, сделать вывод, что выход замуж за Алоиза сделался ее собственной задачей — притом вполне руководящей ее индивидуальными поступками с самого первого момента ее появления в его доме.

Только этим может, например, объясняться такое наблюдение, что появление Клары в доме Алоиза немедленно привело к болезни Анны — жены Алоиза, но это не повлекло затем фатального исхода — и Анна прожила еще немало лет. А должно было так произойти потому, что Клара, возможно уже приступившая к осуществлению долговременного упорного убийства, успела получше разобраться в ситуации и сообразила, что смертельный исход немедленно приведет лишь к женитьбе Алоиза на упомянутой Шмидт, роман с которой был в то время в полном разгаре; это-то и должно было отсрочить смерть Анны.

Если принять подобные гипотетические построения, то становится ясно и то, что Клара могла сразу вполне сознательно игнорировать указания Иоганна Непомука — и никогда не сообщила бы ему о возможности заполучить секретные бумаги Алоиза, даже если бы и смогла решить такую задачу!..

В свою очередь Иоганн Непомук никак не мог проконтролировать такое поведение собственной внучки — по крайней мере в период 1873–1876 годов. А вот к тому, что происходило позднее, мы еще не подошли.

«Отец был очень упорен в достижении поставленных целей…» [337] — это из того немногого, что позволил себе припомнить об Алоизе сам Адольф Гитлер в «Майн Кампф». Но это же просто ничто по сравнению с такой характеристикой, какую заслуживает мать Гитлера!

Рассуждать же о ее моральном облике — это задача и непосильная, и бесполезная для обычных людей, которые, по крайней мере, никого не убивали в своем тринадцатилетнем возрасте!..

Тема убийства с помощью ядов должна была возникнуть перед Алоизом Шикльгрубером в 1875 году в связи с событиями, происходившими на колоссальном удалении от него самого и всех его родственников.

Историю же того, что происходило в 1875 году, нам удалось удачно обнаружить в источнике, в свою очередь бесконечно удаленном от научных интересов всех биографов Гитлера. [338]

Как уже упоминалось, ситуации с использованием ядов для тайных убийств оказались на повестке дня европейцев еще с самого конца XV века — со времен деятельности славного семейства Борждия. С тех времен оставался актуальным вопрос о достоверной диагностике уже осуществленного отравления — и начинать приходилось с отравлений мышьяком, также, как упоминалось, введенным в моду этим прославленным семейством.

Наказания, назначаемые разоблаченным отравителям, также были давней традицией и всегда находили заинтересованное одобрение самой широкой публики. Понятно, что в эпоху повсеместной охоты на ведьм не требовались никакие объективно оправданные обоснования выносимым приговорам — обходилось и без них. Но в более поздние времена рост правосознания потребовал внесения в это дело большей объективности — и вот тут-то и возникали трудности.