– Вообще-то ты ее знаешь, хотя и не знакома. Эта Рената Прёйш.

– Очень мило.

– Меня с ней свел Эд Остин. У него масса всяких друзей.

– Не сомневаюсь.

– Я познакомился с ней в гостях у одного из них. Он учится в Свободном университете. У него большая квартира возле Тиль-парка.

– В самом деле?

– Надеюсь, все это не изменит твоего отношения ко мне?

– Разумеется, нет.

Возможно, Эрика просто строила из себя скромницу, но было совсем не похоже, чтобы ее чувства ко мне усилились. Напротив, она стала все больше и больше отстраняться от меня и вести себя так, как вела в первые недели нашего знакомства. Борется с ревностью, решил я. Как только ревность возьмет верх, положение Эрики окажется столь же беспомощным, что и мое.

Время от времени я как бы вскользь ронял пару слов про Ренату. Эрика кивала или говорила: "Неужели?" – и спешила переменить тему.

Однажды случилось так, что когда вечером мы с Эрикой сидели в "Volle Pulle", туда вошла Рената Прёйш. Она была с актером, которого звали Вольфганг Дорр. Это был довольно тщедушный молодой человек, и на соперника он явно не тянул. По дороге к выходу мы миновали столик, за которым сидела Рената, и тут мне в голову пришла неожиданная идея: широко улыбнувшись, я бросил Ренате по-приятельски: "Guten Abend, Renate". [66] Мне повезло: наверно, у нее было столько знакомых, что она в них уже запуталась. Приветливо улыбнувшись, она сказала: «Guten Abend».

На обратном пути я был поглощен мыслями об этом своем удачном ходе – я о таких читал только в книжках, – и даже не заметил, что Эрика все время молчит. Прощаясь, я попытался ее обнять, но она сказала:

– Мне не хочется.

– В чем дело?

– Думаю, ты знаешь.

– Не имею понятия.

– Ты мучаешь меня. Я больше так не могу.

– Я мучаю тебя?

– Ты делал все, чтобы помешать моим встречам с Майком, а теперь хочешь бросить меня ради актрисы.

– В первый раз слышу, что я пытался помешать тебе, а что касается Ренаты, так ты ведь сказала, что не возражаешь, если я буду с ней встречаться.

– А что еще я могла сказать? И не думай, пожалуйста, что тебе удалось кого-нибудь обмануть этими телефонными звонками и письмами. Но я считала, что это хороший знак, что раз ты ревнуешь, значит, любишь.

– А почему тебе, собственно, было так важно, люблю я тебя или нет?

– Господи, ну сколько раз можно повторять одно и то же? Я не люблю Майка. Я люблю тебя. А он просто мой друг. За то время, что мы знакомы, моя зарплата увеличилась на 120 марок.

– Если все дело в деньгах, то ты добилась бы большего успеха на Аугсбургерштрассе.

Более жестоких слов я еще не произносил, и они вырвались у меня прежде, чем я понял, что сказал. Отшатнувшись, будто я ее ударил, Эрика резко повернулась и сделала шаг к двери. Я перегородил ей дорогу. Когда я обнял ее, она сперва сопротивлялась, а потом, обмякнув, расплакалась на моей груди.

Через какое-то время она взглянула мне в лицо и сказала:

– Сейчас сообщу тебе одну вещь, которую поклялась держать в тайне. Я сделаю это потому, что больше не собираюсь с тобой встречаться, но я хочу, чтобы ты знал, как все было на самом деле. Майк – гомосексуалист. Жена живет с ним только из-за того, что он к ней добр и заботлив. Всюду, куда бы его ни направляли служить, о нем тут же начинали ходить слухи. Майк не хочет, чтобы его уволили из армии – ему совсем немного осталось до пенсии, – и то, что его видят с женщиной – с женой ли или с кем-нибудь еще, – очень ему удобно. Жена его сейчас живет со своей больной матерью, и Майку здесь одиноко. Нам легко друг с другом, а кроме того, он мне помогает. Вот почему я с ним встречаюсь. Ты спрашивал, что между нами происходит. Мы пьем вино и беседуем. Однажды он растянул себе мышцу на шее, и я помассировала ему это место. Ничего более интимного между нами не было. Если ты кому-нибудь обо всем этом расскажешь, то сломаешь карьеру хорошему человеку. А теперь я хотела бы поблагодарить тебя за все. Ты добр и великодушен. Большое тебе спасибо. Если будешь появляться еще в библиотеке, то, надеюсь, мы останемся друзьями. Прощай, Хэмилтон.

Вот так номер! Майор – педик, а Эрика дает мне отставку! Она пожала мою руку, но я по-прежнему преграждал ей путь.

– Я тебя выслушал, – сказал я, – выслушай теперь ты меня, ладно?

Эрика зажмурилась и стиснула зубы, но, по крайней мере, перестала рваться к двери.

– Когда я оглядываюсь на свое поведение, мне кажется, будто я ничего не делал, кроме ошибок. Не понимаю, почему ты раньше не прекратила все это, но, честное слово, ты – единственная девушка, которую я любил в своей жизни. Знаешь, я собирался сделать тебе предложение. А потом ты познакомилась с Холлораном, и я подумал, что вряд ли тебе захочется об этом говорить.

Как только я сказал про предложение, Эрика открыла глаза. Хотя мои приятели в Америке женились напропалую, для меня брак оставался чем-то далеким – вещью, заняться которой предстоит значительно позже, вроде камня в желчном пузыре. И сейчас я упомянул об этом совсем не для того, чтобы поразить Эрику, а просто, чтобы она знала, что намерения мои были самыми благими.

– Может, ты и думал о женитьбе, но мне ты никогда ничего об этом не говорил, – заметила она.

– Мне казалось, что ты все понимаешь.

– Я не умею читать мысли.

– Но ты сама могла бы что-нибудь сказать.

– Я все-таки считаю, что предложение должен делать мужчина.

– А ты бы стала со мной снова встречаться, если бы знала, что у меня серьезные намерения?

– Я привыкла воспринимать наши отношения просто как роман. Когда он доставлял мне удовольствие, все было в порядке, но с тех пор как ты стал видеться с Ренатой, никакого удовольствия я не получала.

– А если я перестану с ней видеться?

– Это твое личное дело.