— Немцы идут! — послышался пронзительный крик.

Холодок пробежал по спине Ержана, словно он впервые услышал слово «немцы». Из-за редких невысоких берез показалась длинная колонна. Правее — еще одна большая группа. Не чуя беды, немцы торопливо спускались в низину. Конца не видно их длинной колонне.

— Совсем обнаглели, псы! Идут без разведки! — крикнул Зеленин.

«Да, обнаглели», — тоже подумал Ержан, не отрывая глаз от врага. Немцы словно нюхом учуяли близкого противника и рассыпались в боевом порядке. Не сбавляя шага, без всякой суетливости, они выставили перед собой автоматы и винтовки. Ержан заметил дрожь своей руки, сжимавшей пистолет. Да, он был испуган. И сам не узнал своего голоса, когда крикнул каким-то напряженным, неприятным фальцетом:

— Огонь!

Затрещали выстрелы. Где-то залился пулемет. И в какой-то миг его обожгла мысль: «А если я погибну под этой лавиной?» Словно свирепый свистящий вихрь, ворвавшийся в двери и окна, вошел в его тело и разлился по всем жилам смертельный страх. Что значит перед лицом грозного, беспощадного врага эта кучка солдат, стреляющих из винтовок? Что она может сделать?

В стрельбе наших солдат уже чувствовался разлад. Выстрелы то звучат дружно, то стихают, и редко из окопа послышатся один-два выстрела. И пулемет часто захлебывается. Кто-то на левом фланге ползком выбрался из окопа и, опасливо оглянувшись назад, сгорбившись, пустился бежать. Вслед за ним побежали еще два-три солдата.

Кто-то, приподнявшись, получил пулю в спину, дико вскрикнул и, перегнувшись, рухнул. Слепая, животная сила вдруг выбросила Ержана из окопа и тоже погнала назад. Забыв обо всем на свете, он всем существом своим стремился к одному — добежать до перелеска и спрятаться среди деревьев, сохранить, сберечь жизнь. Он бежал, перегоняя тех, которые выскочили раньше.

Перелесок уже был близко, когда навстречу Ержану вышли наши солдаты. Неизвестно откуда долетел громкий, рубящий крик: «Стой!» Это был голос Мурата. Ержан по инерции продолжал бежать. И снова окрик коснулся его слуха и, кажется, вонзился в мозг. Ержан оторопело остановился.

...Теперь он много бы дал, чтобы забыть этот случай. А он вспоминается, терзает и мучит. Узнал его Мурат в ту постыдную минуту или нет? А если узнал, то во что же он теперь его ставит? И как после этого смотреть в лицо Раушан? Счастье, что последние дни им не довелось встретиться.

В эти дни Ержан потерял себя. Он стыдился бойцов своего взвода. Даже в трудные минуты он не решался повысить голос, крикнуть. Но себе он не давал никакой пощады. Дважды его взвод отходил последним, и Ержан шел позади, ближе всех к противнику. Он не берегся. А что касается Зеленина, — этот не утратил чувство юмора и сейчас. «Ну и сверкнули мы пятками», — посмеивался он. Простой, душевный человек Зеленин. И в шутках его — ни тени уныния, скорее глубокая уверенность в том, что все переменится к лучшему.

Откровенно-то говоря, уже давно пора забыть об этой истории. Ержан постарался отделаться от неприятного воспоминания и пошел вперед. Над окопом топорщилась плащ-палатка. В приоткрывшейся щели мелькнул и погас слабый свет.

— Кто здесь? — громко окликнул Ержан.

С шорохом приподняв кран плащ-палатки, два солдата высунули головы.

— Покурить захотелось, вот и схоронились, — сказал один из них, Бондаренко, выбираясь из окопа. За ним вылез Земцов.

— Как идет работа?

— Земля твердая, будь она неладна!

— Вырыли по грудь, — проговорил Земцов. — Немного передохнем и тогда, конечно, углубим. Вот перекурим и тогда, конечно...

Земцов был парень молодой, невысокий, белобрысый, он всегда держался так, будто его застигли врасплох.

Переминаясь с ноги на ногу, он говорил много и бестолково. Этот изъян сидел в нем прочно, и четыре месяца, что он провел в армии, не исправили его. Ержан был уверен: в бою Земцов проявит ту же суетливость и нерешительность.

Но позавчера Земцов удивил командира. Взвод, оставленный в заслоне, отстреливался. Больше ста немецких солдат готовы были смять его... Ержан, опасавшийся истребления взвода, дал приказ отходить, а сам с двумя-тремя солдатами остался на месте, чтобы сдержать врага. В этот тяжелый час рядом с ним оказался Земцов. Он обернулся к Ержану и сказал:

— Вы уходите, товарищ лейтенант, я его сдержу. — Голос его был спокоен и тверд.

А сейчас, пожалуйста, опять нерешительно мнется. В темноте Ержан не мог его видеть, но он ясно представил себе, как хлопает Земцов своими короткими ресницами.

— Да, вы устали, ребята. Делайте так: пока работает один, другой пусть ложится вздремнуть, — сказал Ержан.

— Потерпим, ничего с нами не случится, — ответил Земцов. — Оно, конечно, ко сну шибко клонит, мочи нет, это конечно. А чем его отобьешь, сон-то? Только работой и отобьешь-то. А так попробуй, немножко согни колени, он и сядет тебе на холку — сон-то. Но, конечно, потерпим. Это, конечно.

— И всегда-то ты без умолку долдонишь, как порожняя телега, — укоризненно одернул его Бондаренко.

— С какой же стороны я долдоню? Просто, конечно, к слову пришлось... А то я...

— Конечно, конечно, — передразнил Бондаренко.

Земцов не унимался:

— Чуточку-то не мешало прикорнуть. Да разве немцы дозволят? Вот забрезжит, они и сунутся. Одна надежда: может, сами приустали... А этого, конечно, никто не знает.

— По тому, как напирают, их усталости не заметно, — сказал Ержан. — А если так, то и мы не имеем права уставать. Да, ребята, не имеем права.