Марни все еще хранила ясные воспоминания о миниатюрной матери-ирландке, и ее прекрасной игре на фортепьяно, и высоком, всегда смеющемся отце. Они казались самой счастливой парой в мире, и было бы несправедливо, если бы их разлучила друг с другом смерть.

Потом, словно ее мысли о том, что и отец, и мать чувствовали бы себя бесконечно одинокими, если бы смерть призвала к себе только одного из них, передались Дереку, он сказал ей:

– Неужели ты никогда не чувствуешь себя одинокой, Марни? Неужели тебе не хочется, чтобы кто-то принадлежал только тебе одной? Отгородил бы тебя от темной ночи? Согревал бы тебя? Разделял бы все твои самые сокровенные чаяния?

Марни задумалась над словами кузена, она не сомневалась, что ее родителей связала именно такая любовь, о которой говорил он. Очень редко встречающееся чувство, та загадочная общность двух людей, которая дает тончайшее понимание того, что причиняет боль, приносит удовольствие или восхищает другого. Щедрое чувство, делящее горести и печали, когда они придут.

Очень редко встречается такая любовь!

Марни, например, никогда не видела, чтобы дядя Ричард одними смеющимися глазами, без слов посылал тайные сообщения тете Марджори так, как умели это делать ее отец с матерью. Также ей никогда не пришло бы в голову, что цветок на платье тети Марджори приколол ее муж. Это были просто люди, делившие кров с разумной дружелюбностью, но Марни была уверена, что при этом они не делили своих сокровенных чаяний. То, что ее тетя так близко к сердцу принимала всевозможные благотворительные дела, безошибочно демонстрировало ее потребность быть необходимой, поскольку она не была по-настоящему необходима своему мужу.

– Разве я не привлекаю тебя в смысле брака, Марни? – спросил Дерек.

– Нет, – просто сказала она.

– Ты до отвращения честна.

– Честна ради твоей же пользы. Я хочу, чтобы ты был счастлив с подходящей девушкой, одной-единственной для тебя, и ты благословишь меня в тот день, когда, наконец, встретишь ее. Только, Дерек, дорогой, не женись на Дэйзи Кортфилд мне в отместку, ладно?

Она снова смеялась над ним, но на этот раз он не смог обидеться. Так же как, говоря по чести, он не ощущал, что любит ее настолько сильно, чтобы немедленно жениться на ней. Он улыбнулся и коснулся дружеским поцелуем ее темных волос, мягко пощекотавших его губы.

– Прости, что я надоедал тебе, потешная, но мудрая обезьянка, – пробормотал он. – Оставайся такой же мудрой там, в Лондоне.

– Из-за того, кто захочет разорвать мою броню на тысячу мелких клочков и заставить меня сжевать их? – Она весело расхохоталась. – Пусть только попробует!

В письме к Марни Пол Стиллмен сообщил, что, поскольку она довольно плохо знает Лондон, он пришлет кого-нибудь из клиники встретить ее на вокзале, и, хотя она была уверена, что быстро нашла бы клинику, расположенную неподалеку от Риджентс-парка, ответила, что принимает предложение. Девушка была даже рада возможности познакомиться с сотрудником клиники Пола Стиллмена, прежде чем встретиться с ним самим, потому что мисс Гринхем, будучи его другом, могла обрисовать его в более радужных тонах, чем он того заслуживал. Она отзывалась о нем как о человеке, преданном избранному им делу, но достаточно здравомыслящем, чтобы понимать, что для Марни это первая работа.

– Если вы окажетесь неподходящей секретаршей, он скоро скажет вам об этом, – говорила мисс Гринхем. – Но если вы его устроите, то, думаю, обнаружите, что с ним исключительно интересно работать.

Марни вышла на платформу на станции Ливерпул-стрит и приняла чемоданы от пожилого дружелюбного фермера, с которым ехала большую часть пути.

– Если станете искать работу на ферме, свяжитесь со мной, – сказал он ей. – Джейк Уорнер из Эттлборо, меня там всякий знает. Нам с моей хозяйкой не помешала бы такая жизнерадостная девочка, как вы.

– Я, конечно, буду иметь в виду ваше предложение, мистер Уорнер, – заверила его Марни, потом весело улыбнулась ему на прощание и пошла к толпе, хлынувшей к турникетам.

«Я буду в зеленой с черным жокейской шапочке, и у меня темные волосы, – написала она Полу Стиллмену, – так что тот, кого вы пошлете на станцию, без труда меня узнает!»

Ее жокейская шапочка была лихо сдвинута на один глаз, но ей не предоставилась возможность продемонстрировать себя, поскольку группа гораздо более крупных людей поволокла ее за собой помимо ее воли к ближайшему выходу, и ей пришлось пробиваться сквозь них. При этом она сама и ее чемоданы зацепились за парочку типов офисного вида в котелках, проявлявших излишнюю дружелюбность, а потом за даму, тащившую за собой собаку на поводке, при этом ни та ни другая вовсе не выказали расположения к офисным типам. Наконец, небрежная рука просто сбила шапочку с головы Марни.

– Я никогда!.. – Ее зеленые глаза сверкали раздражением. Она наклонилась за шапочкой, но ловкая мужская рука уже подхватила ее с земли.

– Зеленая с черным жокейская шапочка и темные волосы, – проговорил слегка скрипучий голос, растягивая слова, и Марни обнаружила, что глядит в насмешливые серые глаза – очень светлые, почти серебристые глаза на лице, которое мгновенно поразило ее сочетанием жесткости и чувства юмора, привлекательности и уродливости. Посередине подбородка у мужчины была самая глубокая ямочка из всех, какие видела Марни, а косые темные брови и волосы неожиданно смягчали эти светящиеся глаза. – Вы Марни Лестер, вне всякого сомнения, – сказал он, натянув шапочку ей на голову, и властным движением выхватил чемоданы.

– Одну минуточку! – Марни судорожно вцепилась в ручки чемоданов. – Вы имеете отношение к клинике Стиллмена?

– Еще какое! – Его губы изогнулись в насмешке. – Я Пол Стиллмен.

– Ох!

– Ох? – Он ехидно передразнил ее изумленный возглас. – А что, вы ожидали увидеть какого-нибудь невероятно солидного типа с заснеженными висками?

Марни медленно покачала головой и подумала о той истории с охотой на лис, которую Дэйзи Кортфилд рассказала за вчерашним ужином. Пол Стиллмен соответствовал этому рассказу полностью, начиная с темноволосой головы (без каких-либо признаков седины) до блеска безукоризненно начищенных ботинок. Она просто не ожидала, что ее работодатель лично приедет ее встречать.