— Чёрт! Иван… — прошептала она, и голова пошла кругом, она попыталась подняться, ничего не вышло, на глазах выступили слёзы, голос пропал.

— Марина, — он рванулся к ней и поцеловал. — Как ты себя чувствуешь? Скучала? Я чуть с ума не сошёл, хотел сбежать.

— Как твоя голова?

— Да что там — одна кость! Мои руки, мои ножки, мои уши — съем вас сейчас.

— Нет, это я тебя съем. А у тебя гипс по рту застрянет, — смеясь, сказала Марина.

— Выплюну. Как ноги?

— А что там — одна кость, да и только.

— Но какая кость — белая.

— Пойдём на кухню. Я приготовила ужин. Замучилась до ужаса.

— Зачем, дорогая? Тебе надо отдыхать.

Они ели при свете свечей, где-то текла вода, но на это никто не обращал внимания. Иван взял руку Марины и стал разглядывать линии. Она зажмурилась и вспомнила о морщинистой дыне. Ей показалось, что всю жизнь она ждала именно этого момента, что с самого рождения она знала, что Иван возьмёт её руку в свою и будет гадать, а её сердце зажмурится от счастья, боясь лишний раз дёрнуться, а потом они родят троих детей и сольют две жизни в их жизнь.

— Умрёшь ты во сне. У тебя будет двое мужей и двое детей. И успехов в жизни будет много.

— Детей у меня не будет, — сказала Марина, и её лицо исказила болезненная гримаса.

— Почему?

— Не может быть. Не хочу об этом.

— Тогда мы усыновим.

— Это не то.

— Это ещё лучше. Сразу два добрых дела.

— Я хочу своего, чтобы в нём текла моя кровь, билось моё сердце.

— Какая ты собственница. Зачем тебе уродовать тело.

— Тело изуродует время. А так я продолжу свой род, не дам исчезнуть моей фамилии.

— Как это?

— Я всегда хотела, чтобы у моего сына была моя фамилия.

— Одни МОЯ. А как же НАША?

— Какая тебе разница — у тебя есть Маша, а мне важно.

— Ну, тогда ты должна родить двоих сыновей.

— Да не могу я!

— Ну, тогда я тебя склонирую.

— Это возможно?

— Теоретически да.

— А практически?

— Где взять душу? Почему ты никогда об этом не рассказывала?

— Не люблю думать о плохом, а говорить тем более.

Марина пристально следила за ним. Его лицо было закрыто на все засовы, а сверху была приспущена безмятежность, чтобы ещё сложнее было пробраться внутрь.

— А что врачи?

— Да не хочу я!

— Извини. Пойдём в кровать. Я так по тебе соскучился.

Они легли в постель, Марина лежала на спине, отягчённая гипсом и стеснением, она отвыкла от Ивана. Женщине было стыдно, что он рассматривает её бесплодные груди, гладит по животу, в котором никто не может вырасти, целует плечи, которые никогда не согнутся над их ребёнком. Она высвободилась из-под его ласк и уселась в темноте, которая как мазут растеклась по всей комнате. Тени, гонимые светом проезжающих машин, вскарабкивались на постель и замирали, а потом таяли и уползали вниз, чтобы вновь набраться сил и вылезти наружу.

— Ну, и как это будет? — спросила она.

— Сейчас я что-нибудь придумаю.

Марина посмотрела на его близко склонённое лицо и напустила на своё столько скептицизма, что мужчина смог разглядеть его во мраке.

— Больно, — зло сказала она.

— И мне неудобно. А так?

— Тоже тянет. Давай перевернёмся на бок.

— Мне голень трёт.

— Ну, тогда спать!

— Не могу, — сказал Иван и притянул Марину к себе, потопил её в поцелуях, задушил жаром тела, и она забыла про гипс и стеснение, она вертелась на постели, запутываясь в своих и его руках. Всё стало смешанным, единым клубком, полным надсаженных вздохов, ломких криков и утоляемой разлуки.

В начале платформы играл аккордеон. Размашистые звуки исчезали в грохоте выползающих и уползающих в туннель поездов, а потом опять вырывались и заполняли души людей. Света сидела на лавке и ждала Оскара, они договорились встретиться в два часа, она, боясь опоздать, пришла на двадцать минут раньше. Девушка была похожа на детдомовского воспитанника — та же сиротская горячность и жажда нежности и любви. Она посмотрела вокруг себя, ища, куда выбросить фантик от мороженого — нигде не было мусорных бачков, проклятые террористы засоряют наши города отсутствием урн.

Ровно в два часа Светлана встала и спряталась за мраморную колонну, через минуту появился Оскар, он нёс в руках большой красный пакет. Молодой человек расположился на том же месте, где сидела Света. Он слушал звуки аккордеона и о чём-то думал. Девушку поразило выражение его лица, оно было грустное, настаивающее на своей печали. Она вышла из своего укрытия и положила холодные руки на глаза Оскара, молодой человек, слегка улыбнувшись, отнял их от лица и поцеловал в чуть влажные ладони.

— Привет, — сказала Светлана.