Он поддернул вожжи, зачмокал:

— Ну, ну, ну...

Самокат с трудом тронулся, Перхуша, держась за правило, уперся другой рукой в капор, налег. Доктор уперся в спинку.

Самокат поехал. Перхуша вырулил его, но вскоре остановил, отер лицо:

— Ничо не видать... Барин, вы б пошли впереди по следам моим, а то править неясно.

Доктор пошел вперед по оставленным Перхушей следам. Снег быстро заметал их, ветер дул доктору в лицо. Следы тянулись прямо, потом стали забирать правей и пошли, как показалось доктору, по кругу.

— Козьма! След назад идет! — крикнул доктор, заслоняясь от ветра.

— Это я плутал тутова! — закричал Перхуша. — Бери левей, ступай прямо!

Доктор взял левей и вдруг провалился по пояс в снег. Он заворочался, чертыхаясь и охая, в яме, полной снега. Самокат чуть не наехал на него. Перхуша остановил лошадей, помог доктору выбраться.

— Угораздило... Проклятье... — бормотал доктор.

Ветер, словно издеваясь над ними, задул сильнее, швыряясь снегом.

— Надо же... — Доктор встал, опираясь на Перхушу.

— В буерак черт столкнул! — крикнул ему в ухо Перхуша. — Ходи скорей, пока следы не замело! Они там, спереди!

Доктор решительно зашагал вперед, высоко поднимая ноги, вытаскивая их из снега. Самокат двинулся за ним.

Доктор шел, таращаясь сквозь залепленное снегом пенсне. Наконец, когда он стал по-настоящему уставать и его долгополый пихор показался ему тяжелее пудовой гири, он едва различил почти занесенные следы.

— Есть след! — крикнул он, но снег попал ему в рот, и он закашлялся, кланяясь метели.

Перхуша понял и выправил самокат по следам. И вскоре выехали на дорогу.

— Слава Богу! — перекрестился Перхуша, когда самокат пошел по затвердевшему снегу. — Садитесь, барин!

Доктор, тяжело дыша, плюхнулся на сиденье, откинулся, не в силах запахнуться полостью. В сапоги его набился снег, он чувствовал, что ногам мокро, но не было сил нагнуться, снять сапоги и вытрясти снег. Перхуша накрыл его полостью:

— Постоим малень, лошадки передохнут.

Встали.

Метель выла вокруг. Ветер набрал такую силу, что толкал самокат и тот покачивался, дергался, словно живой. Но зато ветер разметал снег на дороге, и она стала теперь видна — наезженная, с утоптанным настом.

Доктор хотел закурить, но сил не было доставать из кармана родной, милый сердцу портсигар. Он сидел, оцепеневши, просунув свой посиневший нос между малахаем и воротником и всем существом своим желая поскорей преодолеть это дикое, враждебное, воющее белое пространство вокруг, которое хотело от него одного — чтобы он стал сугробом и навсегда перестал что-либо хотеть. Он вспоминал свои зимние докторские выезды к больным, но не припомнил такой сильной метели, чтобы стихия так препятствовала ему. Года три назад он заплутался на почтовых, и они с ямщиком жгли ночью костер, а потом их заметил обоз и помог; еще однажды он заехал зимой совсем в другую деревню, проехав лишку почти шесть верст. Но в такую сильную метель он попал впервые.

Перхуша, уставший не меньше доктора, слегка задремал. Ему вспомнилось, что он перед отъездом оставил станционного парня заложить в печи трубу, чтобы дом нагрелся к его возвращению. Дом-то нагрелся, а хозяин-то у чужих людей заночевал. Он представил свою избу, нетопленную с утра, голодного хряка Хромку и подумал, что если хряк сегодня с утра сильно выл с голодухи, то сосед Федор Кирпатый догадался зайти и всыпать ему сухаря3 как бывало уж не раз. С Хромкой все обойдется, как всегда. Но Перхуше обиднее всего было, что дом стоит нетопленным. И в этом нетопленном темном доме сейчас одиноко тикают ходики. Или они уже встали... да, встали, как им не стоять, он же их тогда и не поправил... Ему стало зябко и неуютно.

— Эй! — толкнул его доктор. — Ты что, заснул? Нельзя спать, замерзнешь.

Перхуша заворочался, очнувшись. Ему стало зябко.

— Нет, это так... передохнул малость... — Он взялся за правило, поддернул вожжи.

Лошади двинулись без понукания, видно, почуяв гладкую дорогу. Самокат покатил.

Дорога шла прямо, и чудесным образом сильный ветер обнажал ее, наметая сугробы лишь по обочинам. Так довольно быстро и легко проехали поле, дорога пошла вниз и пропала в снегу. Перхуша спешился, пошел рядом. От дороги не осталось никаких признаков: в низине везде лежал ровный снег, над которым вилась и выла метель.

— Что б тебя... — Перхуша присел от ветра, держась за правило.

В низине дуло так, что самокат зашатался. Сразу сбились с дороги, и самокат встал в глубоком снегу. Доктор слез и, ничего не говоря и не спрашивая, полез по снегу вперед. Он сразу нашел дорогу и, пробуя ее ногой, пошел по ней. Перхуша стал править за ним.

Так медленно, шаг за шагом, они стали продвигаться вперед. Доктор шел, оступаясь, проваливаясь в снег, шатаясь под ветром, но не теряя дороги. Низина тянулась и тянулась. Вдруг доктор увидел спереди надвигающийся холм, но потом понял, что это не холм, а какая-то снежная туча, клубящаяся и несущаяся на них. Он присел. Над его головой пронесся совсем непроглядный снежный вихрь, пенсне содрало, оно заплясало на шнурке.