На обратном пути мне показалось, что мой наставник бездействовал, принося в жертву мой и свой улов, дабы дать мне наглядный урок, как нерентабельно охотиться без лодки.

В другой раз мы вышли в море опять же без лодки, но то было с друзьями из посольства, и мы охотились у коралловой гряды, проходившей неподалеку от берега. Глубина была небольшая, вряд ли достигала трех метров. Это-то и ввело меня в заблуждение. Вопреки правилу, я закрепил шнур от поплавка с куканом к поясу, а не к рукоятке ружья, за что и был порядком наказан.

Всю вторую половину субботы я мастерил из трех старый одно пригодное для охоты ружье. Что это за труд размонтировать ружья, скрепленные металлическими винтами и побывавшие в море, известно каждому подводнику. От нашего отечественного я оставил алюминиевую пустотелую трубку с рукояткой. Лучшего и более надежного спускового крючка у меня никогда не было. От венгерского были взяты шнур со скользящим кольцом и стрела с гарпуном, подогнанная под наш спусковой крючок. Головку с двумя парами отличных резиновых тяжей я снял со старенького американского «чампиона». Получилось превосходное ружье. Из него не более чем за полчаса мне удалось подстрелить двух губанов, небольшого скапа, трех желтых хемулонов и отличного синего луциана. Последней была безобидная собака.

Гарпун пришелся в тело рыбы ближе к хвосту, и она отчаянно сопротивлялась при пересадке ее на кукан. Это и привлекло внимание почти метровой барракуды. Когда я заметил ее, хищница неподвижно стояла метрах в пяти. Глаза ее были полны любопытства. Я оттолкнул поплавок с куканом, на котором висела добыча, и, не спуская глаз с непрошеной гостьи, не спеша отплыл, чтобы спокойно зарядить ружье на вторую пару резин.

Нужно было сделать все, чтобы барракуда ушла, ибо когда нет рядом лодки, присутствие барракуды, да еще такой крупной, означает конец охоте.

Заработав ластами и вытянув во всю длину вперед руку с ружьем, я поплыл на барракуду. Единственным моим намерением было испугать хищницу быстрым приближением. Мне приходилось это делать раньше, и чаще всего, покружившись немного, рыба уставала от этого занятия и уходила в поисках добычи в другое место. Но на этот раз, очевидно, мои движения были чересчур поспешными, что не испугало хищницу, а, наоборот, вызвало раздражение. Все ее сигарообразное тело вытянулось в струну, напряглось, глаза из вопрошающих стали злыми, пасть ощерилась, залязгали зубы, как у загнанного собаками волка.

Дело принимало неожиданный оборот. Поведение и поза барракуды означали одно — она изготовилась к атаке. У меня не было иного выбора. Я знал, что должен оказаться первым. В голове мелькнула мысль: «Жаль, что не свинтил наконечник». А в следующий миг стрела вырвалась из ружья. Острый наконечник гарпуна глубоко вонзился в шею у жабр, нанеся хищнице явно смертельную рану.

Молниеносный рывок, удесятеренный болью и страхом, отбросил рыбу в сторону. Я почувствовал, что в руке у меня словно бы вовсе и не было ружья.

Барракуда медленно удалялась с торчащей в теле стрелой, за которой тащилось с таким трудом налаженное накануне классное ружье. Я рванулся за ним. Но тут же ощутил, как натянулся линь от поплавка с куканом, полным рыбы. Плыть дальше с нужной быстротой я уже не мог. Пока же я отвязывал линь от пояса, барракуда растворилась в морской дымке, как иголка, упавшая в стог сена.

Вот если бы шнур от поплавка был, как положено, прикреплен к рукоятке ружья, я преспокойно проследовал бы за поплавком, настиг его и завладел бы приятным каждому охотнику достойным трофеем. Весила эта барракуда с полсотню фунтов, А так, за оплошность, я не только не обрел трофея, но и распрощался с ружьем.

Охота в этот день была испорчена. Правда, мы пытались искать раненую барракуду, надеясь, что ствол ружья могло заклинить в расщелинах рифа или соединяющий стрелу шнур мог зацепиться и запутаться в ветвях кораллов. Мы знали, что минут через пятнадцать — двадцать хищница должна была остановиться так или иначе, чтобы избрать себе место, где она окончательно ослабеет и тело ее станет легкой добычей других обитателей моря.

Была у меня и еще одна встреча с барракудой. Финал ее мог оказаться для меня куда печальнее.

В воде нас было четверо, плюс двое в моторной лодке. Вся добытая рыба прямо на стрелах подавалась на борт. Ни запаха крови, ни присутствия в воде на кукане раненой рыбы — казалось, ничто не могло привлечь внимания любознательной и охочей до легкой наживы грабительницы барракуды. Но появившуюся рядом с нами хищницу никак нельзя было отогнать. Что мы только не делали — барракуда, описав большой круг, через минуту вновь пристраивалась нам в спину.

Связываться с ней никому не хотелось, когда кругом было вдоволь крупного морского окуня и луцианов всех существующих оттенков и мастей и серого, и желтого, и красного, и синего.