После обеда я, как это здесь принято, попросил разрешения встать из-за стола.

— Ты пойдёшь во двор, Робин? — спросил мистер Эдвард.

— Да.

Я не предполагал его обманывать, но так уж получилось, что я решил сначала зайти к себе, чтобы взглянуть на картинки в подаренной мне книге. Я ещё не привык к ним и не мог удержаться от желания нет-нет да и взглянуть на них, а сегодня выяснилось, что под каждой картинкой имеется маленький текст, на который я вначале не обратил внимания, потому что он был мне бесполезен, и я увлёкся отыскиванием знакомых букв в словах. Оказывается, я запомнил их все и, сначала с напряжением, а потом свободно смог их указать. Я даже пошёл дальше и, найдя коротенькое слово, состоящее из знакомых мне букв, попробовал прочитать его и… прочитал. Правда, это было последним усилием, после которого я понял, что устал, и, решив после ужина проделать эту работу ещё раз, закрыл книгу.

И опять-таки я не хотел делать ничего плохого, когда пошёл не прямо к лестнице, а зашёл в зал, соседний с запертыми комнатами. А что в этом особенного? Вон в церквях священники все мозги продолбили, утверждая, что не надо искать прямых путей, они-де приводят в ад. Почему же в церкви нам внушают одно, а в жизни требуется поступать по-другому? Я решил теорию превратить в практику и пошёл не прямым путём во двор, а окольным, который привёл меня к окну. Я его поднял, вылез через него на карниз, потому что подвиги Робин Гуда в подаренной мне книге призывали меня к действию, и определил, что отсюда к окну запертой комнаты не подобраться: мешает выступ. Ну, я и вернулся обратно, а на всякий случай немного прошёл по карнизу в другую сторону. Не по злому умыслу пошёл, а для того, чтобы заглушить в себе страх, который у меня появился, едва я двинулся по узкому карнизу, прижимаясь спиной к стене.

Я дошёл до соседнего окна и собирался повернуть обратно, но меня задержал резкий голос мистера Эдварда. Я не ожидал, что он способен говорить так страстно.

— …да, если это требуется, то и жертва!

— Ты не понимаешь, что от меня требуешь, — возразил отец.

— Понимаю. Очень хорошо понимаю. Поэтому и напоминаю тебе о долге.

— Долг! Жертва! — закричал отец. — Был ли ты счастлив, принеся в жертву свою жизнь? Не лучше ли было забыть о выдуманном тобой долге?

— Замолчи!

— Ты же её не любил…

— Не смей!

Наступило молчание.

— Прости, Нед, — тихо сказал отец. — Я не хотел касаться этой темы. Но пойми и ты меня.

— Не могу, Чарли, — отчеканил слова мистер Эдвард. — При всём моём старании не могу. Человек должен руководствоваться не своими желаниями, а долгом.

— Я в полной растерянности, Нед, — грустно сказал отец. — Подожди, дай мне собраться с мыслями.

В ответ хлопнула дверь.

Я вернулся в зал, закрыл окно, тихо спустился по лестнице и, благополучно миновав кухню, вышел во двор. Я ничего не понял из услышанного, но, как и всякий нормальный человек, вообразил, что речь идёт о моей персоне. По всему видать, что мистер Эдвард призывает отца вспомнить о долге, принести в жертву свои чувства и отказаться от моего усыновления, потому что ворам не место в их обществе. Знать бы, что это так и есть, я не стал бы ставить отца перед мучительной проблемой и ушёл бы сам, но надо бы предварительно разведать обстановку и выяснить, не заблуждаюсь ли я. Если речь шла не обо мне, то я сделал бы величайшую ошибку, сбежав. Да и о Громиле забывать нельзя. Здесь-то я в безопасности, а много ли можно будет дать за мою жизнь, покинь я это убежище. И в запертых комнатах я ещё не был, и в подвале… А что там говорил отец о жертве? Мистер Эдвард принёс в жертву свою жизнь, требует того же от брата, а «её» он не любил. Кого «её»? Женщину? Жену? Любовницу?

Мистер Вениамин, можно спустить Рваного? — прокричал я, принимая от пса знаки внимания.

Садовник махнул рукой, и собака принялась бегать вокруг меня кругами, то наскакивая на меня, то отступая. Я навозился с ним с удовольствием и даже пытался побороть его и прижать мускулистое мохнатое тело к земле, но пёс был сильнее меня и не был намерен поддаваться. Кончилось тем, что я остался лежать на земле, а Рваный стоял надо мной, для верности придавив меня лапами. Я решил обмануть его бдительность притворным смирением, а потом неожиданно рванулся из-под его лап. Результат был столь же неожиданным: пёс встрепенулся, вскинул голову, отпустил меня и подбежал к ограде, махая хвостом и заискивающе глядя на подошедшего к ограде мистера Эдварда. Тот повернулся и, ни слова не говоря, ушёл. Рваный заскулил и вернулся ко мне. А я вернулся мыслями к подслушанному разговору и обдумал план, решив опять использовать болтливость садовника.

— Мистер Вениамин, — позвал я, — можно я тоже буду подрезать розы?

По-моему, старик заранее ничего хорошего от моего общества не ждал, но я уже перелез через ограду, и отговориться у него не было времени. Усвоив, что и как делать, я стал работать со всем старанием, чтобы усыпить бдительность садовника. Попробуйте-ка заставить разговориться человека, чувствующего вину за то, что ещё утром сболтнул лишнее и поэтому был вынужден рассказать про трагедию, разыгравшуюся в этом доме. Такой человек будет отмалчиваться, чуя в каждом слове подвох, да и я был не в форме, потому что меня смутил приход и внезапный уход мистера Эдварда.

— Ну что ты всё ходишь вокруг да около? — рассердился, наконец, старик, когда я в очередной раз заговорил о цветах вообще и розах в частности. — Говори, что тебе нужно? Ох, беда мне с моим языком. Сболтнёшь что не надо — и конца не будет мучениям.

— Зачем сюда приходил мистер Эдвард? — спросил я.

— Потому что этот дом, двор и сад принадлежат ему и он вправе сюда приходить, когда ему захочется. Может, ты думаешь, что я буду его спрашивать о причине его появления?

Старик был не в духе.

— Он увидел меня и сразу ушёл. Может, ему не нравится, что я играю с Рваным?

Мистер Вениамин смягчился.

— Нет, Робин, тебе не надо об этом тревожиться. Мистер Эдвард… — Он махнул рукой. — Да что уж! Раз я тебе сам рассказал о смерти его жены и сына, то нечего делать вид, что тебе ничего неизвестно. Только никому не говори про то, что узнал, потому что я не должен был этого рассказывать. И со мной перестань разговаривать на эту тему. Я рассказал всё, что знал, а надрывать сердце, вспоминая подробности, я не хочу.