Я был пристыжен, потому что собака совершенно со мной не считалась. Пожалуй, мне следует прислушаться к доводам старика.

— Ладно, — сказал я. — А почему он не любит отца Уинкла?

— Не больше, чем остальных, — проговорил мистер Вениамин. — Точно так же он ведёт себя и по отношению с мистеру Чарльзу. Он и леди Кэтрин облаял бы, не говоря уж о мисс Агнес, если бы вы не развалились так славно на травке. И собакам иногда лень лаять.

Когда садовник открывал калитку, чтобы пройти к Рваному, отец Уинкл отошёл подальше, а теперь вернулся.

— Пора на занятия, сын мой, — напомнил он, обращаясь ко мне. — Но прежде, если не возражаешь, погуляем по саду и поговорим.

Я бы возразил, если бы мне это помогло, но вряд ли священник прислушается к моим возражениям, а кроме того, любое моё неблаговидное действие будет передано моему чудом обретённому отцу и остальным, а мне бы не хотелось казаться хуже, чем я есть или чем я могу быть.

— Не возражаю, — со вздохом сказал я.

— Мистер Эдвард просил прежде всего научить тебя читать и писать, Робин, потому что дети в твоём возрасте владеют этими навыками достаточно хорошо и тебе следует наверстать упущенное. Ты со мной согласен?

Я кивнул, потому что, как ни неприятен был мне отец Уинкл, его слова были вполне разумны, а намерения, хоть и вызванные просьбой брата моего отца, направлены к моей пользе.

— Хорошо, что ты меня понимаешь, сын мой. Надеюсь, тебе и самому хочется учиться?

Я пожал плечами, но, спохватившись, ответил:

— Да.

Не то, чтобы я не хотел стать грамотным, но меня беспокоила мысль, что эта наука может оказаться мне не по зубам. Знаю, что очень многие овладели ею, но я знал и великое множество примеров того, что человек до конца своих дней оставался неграмотным. Предполагалось, что у них не было возможности постичь эту премудрость, но теперь я начал сомневаться в таком простом объяснении, ведь могло быть и так, что они пытались научиться читать, но бросили это непосильное дело, а потом, чтобы не было стыдно, говорили, что они-де неграмотны по несчастному стечению обстоятельств. Вдруг, начав со мной занятия, отец Уинкл убедится, что мои мозги устроены не так, как у известных ему детей, и я совершенно безнадёжен. Что подумает обо мне отец? Он ни за что не поверит, что я туп лишь в книжном искусстве, а во многом остальном очень даже умён.

— Я рад это слышать, дитя моё.

Меня всего передёрнуло от его обращения. Не хватало только скатиться до положения младенца. Это я-то, носящий имя Робин, хоть и не Гуд, но зато Робин Блэк, что, может быть, будет иметь не меньшую славу, вдруг в устах неприятного священника стал "дитя моё". В жизни меня так не оскорбляли! Нет, жаль, что католическим священникам нельзя жениться и иметь детей. Вот заимел бы парочку таких сыновей, как поварёнок Сэм, и очень скоро почувствовал бы отвращение к словам "дитя моё" и "сын мой", за это я ручаюсь.

— Я хотел сразу же начать занятия, но до меня дошло одно неприятное известие, и я решил, что вначале нам будет полезно побеседовать.

Мне стало тревожно. Неприятные известия всегда таят неведомую опасность, а всё неведомое беспокоит вдвойне, особенно когда не выкладывают новость сразу, а тянут. Я предположил, что с моим отцом приключилось неладное, недаром он с утра был так задумчив и озабочен.

— Ты, конечно, догадываешься, о чём я говорю? — спросил этот палач, будто бы не понимая, как мучительна неизвестность.

— Насчёт отца? — спросил я. — Ему нужна помощь?

По узкому худому лицу отца Уинкла пробежала судорога.

— Почему ты решил, что это касается твоего отца? — спросил он.

Нет, отцу Уинклу обязательно нужно отрастить бороду, за которой можно было бы скрывать свои чувства, потому что сильный контраст представляли спокойный голос и нервное лицо.

— Нет… — уклончиво отозвался я.

У священника были проницательные глаза, а сейчас они стали прямо-таки пронизывающими, но мне-то до этого дела не было, и, сам не знаю почему, я не захотел объяснять свои чувства этому настораживающему меня человеку.

Видя, что толку от меня не добиться, отец Уинкл сказал:

— Нет, я хотел поговорить не о мистере Чарльзе, а о тебе, Робин. До меня дошло известие, что ты ударил Сэма. Ударил предательски, когда он этого не ожидал. Ударил ногой.

— Ну да, — согласился я, сразу успокоившись. — Конечно, он не ожидал, что я разгадаю его хитрость и лягну его первым. Дураком бы я был, если бы подставил себя под удар. Вы называете неприятным известием это, отец Уинкл?

Священник, казалось, растерялся.

— Но, Робин, ты ведь мог и ошибиться, полагая, что Сэм хотел тебя ударить. Миссис Джонсон видела…

— Миссис Джонсон — слепая курица, — негодующе перебил я. — Она видит только то, что сама хочет видеть. Я на её месте увидел бы всё, что было на самом деле, но у неё глаза устроены иначе.

Отец Уинкл предупреждающе поднял руку.

— Воздержись от столкновений с Сэмом, мальчик, — предупредил он. — Люди видят лишь то, что бросается в глаза, и их нельзя в этом винить, а твои запоздалые оправдания после свидетельства очевидцев ни на кого не могут произвести впечатление.