— Я подумал, что если дверь открыта, то вы скоро вернётесь, и решил вас подождать, — сказал горбун.

Он был вежлив, но держался замкнуто, словно спрятавшись в своё мощное уродливое тело.

— А разве дверь открыта? — удивилась я. — Я же её закрывала.

Как всегда в таких случаях, полной уверенности у меня не было. Оставалась надежда, что это рассеянный с похмелья Мартин проник в дом и забыл запереть дверь.

— Она была слегка приоткрыта, когда я пришёл. Я покричал вам и Мартину, но мне никто не ответил, и я решил подождать.

Мне понравилось, что горбун не стал заходить в пустой дом, в этом была особая деликатность, но мне не понравилось, что он звал Мартина. Не мог же он забыть, что муж Иры здесь уже не живёт.

— Войдите, — предложила я. — К чему разговаривать на улице, если дверь открыта?

Я заранее решила держаться очень вежливо, но строго, чтобы гость не забывался. Спокойствие, полная невозмутимость, вежливость и неприступная строгость!

— В саду сейчас лучше, чем в доме, — ответил Дружинин, но прошёл следом за мной в прохладную, чуть затемнённую занавесками гостиную.

— Я целый день ищу Мартина, — заговорил он, торопясь объяснить свой приход. — Он должен был выступать в Университете с лекцией, но не пришёл. Оттуда звонили, беспокоились, спрашивали, почему он сорвал занятие. Дома его тоже нет. Давно он от вас ушёл?

— А почему он должен был от меня уходить? — холодно осведомилась я.

Выходило, горбун знал, что его пьяный дружок собирался меня навестить. Знал и не нашёл нужным его отговорить. Какого же он обо мне мнения?

— Он от меня не ушёл, — зловеще улыбаясь и сохраняя замечательное спокойствие проговорила я. — Он от меня уполз.

Взгляд тёмных глаз отразил недоумение, но вопроса не последовало, так что торжествовать было ещё рано.

— А уполз он отсюда вчера вечером, и я ему помогла преодолеть путь от кресла, где вы сейчас сидите, до входной двери. Утром, когда я уходила, он всё ещё спал на дорожке.

Я мотнула головой в сторону «чёрной» тропинки и сурово взглянула на гостя, чтобы он осознал, что я могу помочь уползти любому наглецу, даже если он сидит в кресле.

— Я ничего не понял, — помолчав, признался горбун. — Мартин сказал, что переночует у вас.

Исключительно вежливый тон, в котором проскальзывали насмешка и лёгкая неприязнь, меня взбесил.

— Он вам сказал! — протянула я, как считала, многообещающе. — А он вам не сказал, что пьян и еле держится на ногах?

Горбуна стало покидать непробиваемое отчуждение, и он даже снизошёл до оправданий.

— Когда мы разговаривали по телефону, он не был так пьян, как вы говорите. Он сказал, что вы его ждёте… Он не договаривался с вами о встрече?

— Договаривался???

У меня не было дурных намерений, но горбун чуть отклонился в кресле, словно ожидая, что я выцарапаю ему глаза.

— Извините, Жанна, — поспешил он исправить свою ошибку. — Я давно привык к его встречам и не придал значения, что он едет сюда.

Я сразу сбавила тон, рассудив, что легче будет объясниться спокойно.

— Он мне позвонил вчера и попросил разрешения заехать. Кто же знал, что он заявится так поздно, в таком виде да ещё с намерением остаться здесь на ночь? Мне пришлось выдворить его отсюда, и он долго ругался под дверью. Когда я уходила утром, он всё ещё спал на дорожке. Если вы считаетесь его другом, то проследите, по крайней мере, чтобы он был безопасен для окружающих. Не удивляюсь, что Ира с ним рассталась.

Горбун внимательно выслушал мою безапелляционную речь и покачал головой.

— Не надо рубить сплеча, — предостерёг он меня. — Мартин был порядочным человеком до встречи с этой женщиной, а пить стал уже после свадьбы.

За этим крылось что-то очень неблагоприятное для Иры, и я не стала вдаваться в подробности, но зато проявила ослиное упрямство в отношении её бывшего мужа.

— Люди часто не сходятся характерами, — сухо сказала я, — но не каждый при этом становится свиньёй.

Горбуну не терпелось покинуть этот дом.

— Так когда вы видели его в последний раз, Жанна? — торопливо спросил он, вставая.

— Утром. Часов в восемь.

— Мартин приехал на машине?

— "На тачке", как он выразился. Но я не думаю, что он мог вести машину в том состоянии, в каком был.

— Он мог выпить уже здесь, а машину оставить где-нибудь на улице, — возразил горбун, и в голосе его прозвучала тревога. — Разрешите, я позвоню.