— Ему, наверное, хотелось послушать про Россию, а мы говорили о книгах, — высказала я свои соображения.

— О каких книгах вы говорили?

— О "Горе от ума", "Записках кавалерист-девицы" и прочих в том же духе. Иногда разговор заходит о самых неожиданных вещах.

— Вы лучше расскажите ему о том, как живёт сейчас ваш народ, — посоветовал Ларс. — Леонид всегда очень занят. Раз уж от бросил свою работу и посетил вас, надо, чтобы у него не осталось чувства потерянного времени. Послушайтесь моего совета и говорите о том, ради чего он приехал и что ему интересно, а то он станет поддерживать разговор из вежливости, а сам будет думать чёрт знает о чём. Больше говорите сами, потому что, в отличие от большинства людей, он любит слушать в надежде узнать что-то новое, а не говорить о том, что ему досконально известно. А теперь я пошёл. Леонид! — закричал он. — До свидания!

Дружинин пробормотал что-то неразборчивое.

Я не могла избавиться от смущения. К сожалению, я слишком мнительна и часто предполагаю то, чего нет на самом деле. Вместо того, чтобы спокойно вернуться на своё место и поддержать разговор, который заведёт мой гость, я создавала несуществующие сложности и сомневалась, не заставила ли горбуна вести слишком легковесную и пустую беседу, забывая, что он говорил без всякого поощрения с моей стороны.

Я вернулась к своему шезлонгу и постаралась опуститься в него плавно и изящно.

— У вас неприятности, Жанна?

Горбун обладал каким-то удивительным умением угадывать чужое настроение.

— Нет, отчего же.

Наша оживлённая беседа, прерванная так внезапно, не возобновилась, что укрепило моё подозрение, что она скучна, а Дружинин молча и неподвижно сидел на ступеньке, хмурясь и твёрдо сжав губы.

Времена вновь смешались для меня. Я приехала из бедствующей России, оторвавшись от нервной и вместе с тем серой и будничной жизни, а рядом сидел хорошо, даже изысканно одетый горбун из благополучной страны, и беседовали мы только что не о ценах и политике, а о литературе, причём не так судорожно, словно торопясь высказать главное, пока не прервали, как говорят у нас те, кто не разучился читать, но спокойно и неспешно, как описывается в старых книгах.

— О чём вы сейчас думаете? — поинтересовался Дружинин.

— О том, что русские разучились беседовать, — откровенно призналась я.

Горбун пригнул голову и глядел на свои колени.

— Вам было скучно? — спросил он с кривой усмешкой.

Я не предполагала, что мои слова могут быть поняты так ошибочно.

— Совсем наоборот. Именно благодаря вам я и подумала, что у нас в редких домах можно спокойно поговорить о книгах.

— О чём же у вас говорят?

— Сейчас говорят главным образом о ценах, недостатке продуктов и денег, дружно ругают правительство и яростно спорят друг с другом, защищая какого-нибудь члена правительства, чтобы на следующий день желать его гибели.

— А вы? — спросил горбун.

— А чем я хуже? — возмутилась я.

— Я не заметил, чтобы вы говорили о ценах и магазинах. Вы заходили в магазины с тех пор, как приехали?

— Что же в вас за сила такая, если вы не заметили, как дотащили вчера мои сумки?

Горбун рассмеялся.

— Ваши магазины действуют мне на нервы, — пожаловалась я. — У нас лучше: вошёл и взял что есть, если это тебе нужно. А в ваши магазины зайдёшь и не знаешь, что тебе нужно и нужно ли что-нибудь вообще.

— Извините за нескромный вопрос: в материальном отношении вы живёте как все или лучше, чем основная часть населения?

А ещё говорили, что за рубежом не принято интересоваться чужой зарплатой!

— Как все. Лучше, чем одинокие пенсионеры, инвалиды, матери-одиночки и малообеспеченные семьи с детьми, но хуже, чем начальство, Ветераны, кооператоры и спекулянты. В общем, жить можно.

Упорные расспросы стали мне надоедать. Одно дело — обнаруживать перед иностранцем русского происхождения пробелы в образовании, что всё-таки личная моя вина, а совсем другое — выворачивать свой пустой карман и показывать, до какой нищеты доведён народ.

Горбун не спускал с меня глаз.

— Не сердитесь, Жанна, — начал он. — Мне…

Он не договорил и замер, пристально вглядываясь в конец дорожки.

— К вам гости, — сумрачно объявил он.

По дорожке шла Нонна, держа за руку девочку лет пяти. Дитя, в свою очередь, тащило за собой куклу, от одного вида которой советские дети подняли бы рёв. Позади следовали двое незнакомых мужчин.

— Кто это, Леонид? — настороженно спросила я.

Горбун покачал головой.

Мне понравился старший, как впоследствии выяснилось, родственник Ларса и отец девочки. Он был строен, черноволос и довольно привлекателен лицом. Молодому человеку было лет двадцать пять и внешне он походил на моего сотрудника, на котором я привыкла оттачивать своё остроумие. Полагаю, что именно благодаря этому обстоятельству я сразу почувствовала себя с ним легко, несмотря на его застенчивость, незнание им русского языка и моё невежество во всех других языках.