— Разве профессора настолько эксцентричны?

— Только те, у кого длинные ногти.

Она рассмеялась, и он вслед за нею, а потом она осознала, что ни один из них не смотрит на карту.

Его глаза, подумала она со странной отстраненностью, как если бы она рассматривала произведение искусства. Ей нравились его глаза. Нравилось смотреть на них. Как случилось, что раньше она никогда не осознавала, что на правом глазу у него было прожилка другого цвета. Раньше она полагала, что его радужные оболочки были синими, — не бледными или светлыми, или даже голубыми, но темными, дымчатыми с незначительным намеком серого цвета. Но теперь она могла весьма ясно видеть, что в одном из его глаз было коричневая прожилка. Она тянулась вниз от зрачка, как стрелка на часах, показывающая четыре. Это заставило ее задуматься, почему она никогда не замечала этого раньше? Может потому, что раньше она никогда не рассматривала его на достаточно близком расстоянии. Или может потому, что раньше он никогда не позволял ей находиться вблизи него достаточно долго, чтобы она могла увидеть это.

А потом, голосом столь же задумчивым и тихим, какой был бы и у нее, если бы она имела смелость заговорить, он пробормотал:

— Ваши глаза кажутся сейчас почти карими.

Амелия почувствовала себя заброшенной обратно в действительность. И у нее вырвалось:

— У Вас прожилка.

И сразу же ей захотелось исчезнуть из этой комнаты. Как ей в голову пришло произнести это!

Он прикоснулся к синяку у себя на скуле.

— Прожилка?

— Нет, в Вашем глазу, — пояснила девушка, потому что не было никакой возможности забрать свои слова назад. Поэтому она стала объяснять, что конкретно она имела в виду. Она неуклюже взмахнула рукой, вытянув ее вперед, чтобы указать на предмет разговора, но затем быстро отдернула ее назад, так как она не могла прикоснуться к нему, и уж конечно не к его глазу.

— О! Ах, это. Это нечто странное, не правда ли?

Выражение его лица стало странным. Ну, хорошо, не на самом деле. Оно не казалось бы странным у кого–нибудь другого, но для него такое выражение лица было странным. Оно было слегка застенчивым, почти самую малость робким и поразительно человечным, таким, что ее сердце пропустило удар.

— Еще никто никогда не замечал этого, — добавил он. – И, на самом деле, вероятно, это к лучшему. Это глупый маленький изъян.

Он напрашивался на комплименты? Она сжала губы, пряча улыбку.

— Мне она нравится, — сказала Амелия. – Мне нравится все, что делает Вас менее безупречным.

Что–то в выражении его лица смягчилось.

— Это, действительно, так?

Она кивнула и отвернулась. Забавно, насколько легче было быть откровенной и храброй, когда он был раздраженным (или, предположила она, подвыпившим), нежели когда он улыбался ей.

— Тогда Вы обнаружите еще много чего во мне, что должно Вам понравиться, — произнес он. Его голос раздавался слишком близко от нее, чтобы она могла чувствовать себя комфортно. – Когда Вы узнаете меня поближе.

Она притворилась, что изучает карту.

— Вы утверждаете, что Вы не совершенны?

— Я никогда не осмелился бы утверждать это, — поддразнил он ее.

Амелия сглотнула. Томас находился слишком близко от нее. Возможно, сам он даже не замечал такой близости, его голос звучал абсолютно естественно, его дыхание казалось совершенно контролируемым, даже для ее ушей.

— Почему Вы сказали, что мои глаза стали карими? – спросила она, все также пристально разглядывая атлас.

— Нет. Я сказал, что они кажутся карими.

Она почувствовала, как ее охватывает совершенно неподобающая волна тщеславия. Она всегда испытывала чувство гордости из–за своих ореховых глаз. Они были ее наилучшей особенностью. Безусловно, ее самой уникальной особенностью. Все ее сестры имели такие же светлые волосы и схожий оттенок кожи, но только она одна обладала таким интересным цветом глаз.

— Сегодня утром они казались зелеными, — продолжил он. – Хотя, я полагаю, что в этом сказалось влияние выпитого. Еще одна–другая пинта пива, и, возможно, я увидел бы и бабочек, вылетающих из ваших ушей.

Амелия повернулась к нему, крайне возмущенная услышанным.

— Это не алкоголь. Мои глаза, на самом деле ореховые. Скорее больше зеленые, нежели карие, — добавила она ворчливо.

Он улыбнулся украдкой.

— Что, Амелия? Я обнаружил в Вас тщеславие?

Он заставил ее признаться в этом.

— Они ореховые, — повторила она опять немного натянуто. – Это – семейная черта.

По крайней мере, присущая кому–то из семьи.

— На самом деле, — мягко заметил он, — я был восхищен их изменчивостью.

— О, — она сглотнула, придя в замешательство от его нежного комплимента. И в то же самое время весьма довольная. – Благодарю Вас.

Она повернулась обратно к не представляющей опасности и успокаивающей карте, находившейся на столе перед нею.

— Посмотрите, какая большая Гренландия, — сказала она, главным образом потому, что большое пятно в верхней части карты было первой вещью, на которой остановился ее взгляд.

— На самом деле она не такая большая, — заметил Томас. – Карта искажает пространство.