— Их две, — ответила Шантель. — Я хочу отобрать у Дункана и вернуть себе контроль над компанией. Хочу вернуть акции с правом голоса и мое законное место в руководстве трастовым фондом. Я не понимала, чего творила, Николас… Я назначила Дункана своим представителем, пребывая в помутнении рассудка. Теперь я хочу все вернуть назад и прошу тебя помочь в этом.

Николас улыбнулся, но вышло это у него холодно и безрадостно.

— Стало быть, нанимаешь себе геройского ковбоя-защитника, прямо как в вестерне. Мы с Дунканом на безлюдной улице… только шпоры позвякивают…

Он издал горький смешок, хотя сам при этом усиленно размышлял, попутно наблюдая за выражением лица Шантель: не лжет ли она? Сказать наверняка практически невозможно, она вечно напускает таинственности, вечно эта ее непостижимость… Тут на дне громадных глаз он заметил слезы, и поперхнулся. Слезы искренние? Или опять-таки театральный реквизит?

— Ты упомянула про две причины.

Сейчас его голос звучал гораздо мягче. Она ответила не сразу, но Ник отчетливо видел ее волнение — восхитительная грудь быстро вздымалась и опадала под шелком… Через секунду Шантель то ли всхлипнула, то ли побольше набрала воздуху, но ясно было одно: она решилась сказать нечто важное. Голос ее прошелестел так тихо, что Ник едва сумел разобрать слова.

— Я хочу тебя обратно. Вот моя вторая причина… — Николас не сводил с Шантель взгляда. Она продолжила: — Это все из-за того наваждения. Я не понимала, что творю. Но сейчас все прошло. Боже милосердный, ты и представить не можешь, как я по тебе тосковала! Ты никогда не узнаешь, скольких страданий мне это стоило. — Она остановилась и беспомощно покрутила в воздухе рукой. — Обещаю тебе, Николас, я заглажу эту ошибку, клянусь… И Питер, и я… мы оба нуждаемся в тебе, нуждаемся отчаянно…

С минуту-другую он не мог найти слов для ответа: все оказалось слишком неожиданным, и ему почудилось, будто вся жизнь в очередной раз сотряслась до основания и отдельные ее части вывалились наружу, как игральные кости из стаканчика.

— Обратного хода нет, Шантель. Идти мы можем только вперед.

— Николас, я всегда добиваюсь того, чего хочу, и ты это знаешь, — предостерегла она.

— Но не в этот раз. — Он решительно тряхнул головой, однако уже знал, что отныне ее слова примутся бередить и подтачивать душу.

Небрежно развалившись на роскошных кожаных подушках «роллс-ройса», Дункан Александер разговаривал по радиотелефону со своим офисом на Леденхолл-стрит.

— Удалось связаться с Куртом Штрайгером? — спросил он.

— К сожалению, мистер Александер, на него не смогли выйти. Говорят, отправился на сафари куда-то в Африку. И никто не знает, когда он вернется в Женеву.

— Благодарю вас, Миртл.

В рассеянной полуулыбке Дункана не было и грана теплоты. Штрайгер вдруг заделался самым оголтелым любителем свежего воздуха в мире. На прошлой неделе он катался на лыжах и потому был недоступен; на этой неделе, видите ли, охотится на слонов, а завтра что? Примется выслеживать белых медведей в Арктике? Ну и, конечно же, к тому времени будет поздно.

И что любопытно, не один Шрайгер такой. С той поры, как суд вынес вердикт о страховом вознаграждении за «Золотой авантюрист», очень многие финансовые контакты Александера вдруг стали слишком заняты и неуловимы. Прямо блуждающие огоньки на болоте, да и только. Не хотят даваться в руки… вместе со своими пухленькими чековыми книжками.

— Сегодня я уже не вернусь в офис, — сообщил он секретарю. — Проследите, пожалуйста, чтобы входящие документы доставили мне на Итон-сквер. Я займусь ими вечером… Да, кстати, вы не могли бы завтра прийти на час пораньше?

— Разумеется, мистер Александер.

Он вернул радиотелефонную трубку на место и посмотрел в окно. «Роллс-ройс» пересекал Риджентс-Парк-роуд, направляясь в сторону Сент-Джонс-Вуд-роуд. Три раза за последние полгода он следовал этим маршрутом… Глубоко под ребрами вдруг полыхнула обжигающая боль. Дункан резко выпрямился, но мучительная резь отказывалась проходить. Вздохнув, он открыл палисандровый шкафчик, сыпанул ложечку порошка в стакан и долил доверху содовой водой.

Брезгливо морщась, пригляделся к мутной взвеси, затем одним махом опрокинул жидкость в рот. На языке остался липкий привкус перечной мяты, однако боль почти сразу отпустила. Приступ изжоги прошел, и Дункан мягко отрыгнул. Ему не требовался врач, чтобы распознать симптомы язвы двенадцатиперстной кишки. Не исключено даже, что язв много… А кстати, как звучит собирательный термин для такого явления? Язвенная гроздь? Нет, лучше так: стая. Или даже свора… Он усмехнулся и, глядя в зеркало, стал причесывать и без того тщательно уложенные волосы.

Внутреннее напряжение никак не отражалось на его лице, в этом он был уверен. Фасад не поврежден, трещин не имеется. Он всегда обладал требуемой волей, смелостью до конца доводить принятые решения. С другой стороны, нынче задача не из простых — вернее даже, самая сложная из всех в его жизни.

Он прикрыл глаза и внутренним взором увидел стоящий на стапелях «Золотой рассвет». Несокрушимый, как гора. Этот образ придал ему сил — они поднимались из самой глубины, били ключом, заполняли душу…