Остановившись на секунду, я задумалась. А что ещё ей требуется помимо грудного молока? В дверь неожиданно постучали. Я обернулась и подошла к колыбели, взяла малышку на руки и, стараясь хоть как-то укачать, открыла дверь. За ней стояла Мигуми с несколькими бутылочками в руках, наполненных мутноватым молоком.

– Госпожа, - поклонилась девушка.
– Господин сказал передать Вам вот это.

Мигуми протянула мне поднос, но я отрицательно покачала головой, кивнув на столик, стоявший в углу. Девушка кивнула и поставила молоко на него, ещё раз поклонилась напоследок и вышла. Я осталась одна с орущим на руках дитем. Настя никак не хотела успокаиваться, кряхтела, плакала, но бутылочку брать в рот не желала. После получасовых уговоров мне пришло на ум, что дитятко, возможно, хочет не кушать, а что-то другое. Тяжело вздохнув, я кое-как выдвинула полочку, сделав комод ещё и пеленальным столиком. Да, и не удивляйтесь так, мы же не в каменном веке живем, и у меня есть кое-какие познания насчет детской мебели. Положив на гладкую поверхность одеяло, а затем и ребенка, я задумалась. Не стоит ли мне подождать Николя? Он же наверняка просвещен в области ухода вот за такими орущими чадами. В дверь опять постучали.

– Мать Вашу, да входите уже! Только ребенка нервируете, - а то с каждым новым стуком малышка поднимала тональность.

В комнату просунулась голова Эрлен.

– Приветики! О, вижу, свыкаешься с ролью мамочки?
– улыбнулась подруга.
– А ты чего мне не сказала, что вы с Лексом хотите ребенка удочерить?

Эрлен открыла дверь и сразу же прошла к орущему младенцу. Следом за ней, зажимая уши, в комнату проследовал и Гришка, с ужасом взирая на это недоразумение с ультразвуковой сиреной внутри.

– Так-так-так, - поцокала языком Лена.
– Гриш, иди-ка ты пока на кухню, хорошо, милый? Там где есть две женщины и ребенок, мужчинам места нет. Так, что кыш, кыш, кыш!

Она замахала на парня рукой, а тому, как мне кажется, только и нужен был предлог, чтобы побыстрее уйти из детской.

– Я конечно не спец по детям, - почесала бровь она, - но книжки умные читала. Ты ей молоко давала?

– Давала, она не пьет, - вздохнула я.

– А памперс меняла?

– Да нет. Вот собираюсь.

– Ну, тогда поехали, что ли. Чего зря штаны-то просиживать.

– А если не получится?
– со страхом спросила я.
– Она ведь вон какая хрупенькая. Вдруг что не так пойдет. Мне к ней особо-то и прикасаться боязно.

– Да ладно, хрупенькая, - фыркнула Эрлен.
– Крепышка она. Да, ммм, а как её зовут?

– Настя.

– Да, Настенка? Какие ж мы хрупкие? Вот как вырастем...

– Угу, я припомнила строки из когда-то услышанного мною стихотворения: Агукать оно как-то враз перестало, и хмуро набычившись близких послало.

– Будешь такими темпами загружать себя, далеко не уйдешь в вопросе воспитания. Да, Настенка? Скажи, мама, если ты так будешь ко мне относиться, то я тебя, в конце концов, пошлю, когда вырасту, - Лена сделала ребенку козу, отчего тот уж совсем разревелся.
– Так надо это прекращать, иначе она голос сорвет.

Мы с Эрлен встали возле столика, одновременно расстегнули застежки и тут же скривились.

– Бее, - прикрыла рукой нос подруга, выразив наше общее мнение вслух.
– Не думала, что дети ТАК могут пахнут. Алиска, где тут мусорка?

Эрлен приподняла ножки Насти и резким движением вытащила памперс, забрызгав желтыми капельками одеяльце. Взяв за кончики, чтобы получилось нечто напоминающее пакетик, она бросила сей неприятный предмет в мусорное ведро, оказывается стоявшее по другую сторону пеленального столика.

– Так, одеяло, похоже, тоже придется менять, - вздохнула Эрлен.
– Теперь ей надо чем-то попку протереть. Или вымыть. Должны же где-то быть салфетки.

Я уже рылась в ящиках. Так, пеленки, распашонки, о, памперсы. Я выложила из упаковки пару штук (на всякий случай) и вновь погрузилась в детские вещички и почти сразу же увидела банку с салфетками. Надрывающийся крик смолк и мне, дабы не нарушать тишину, пришлось на цыпочках пробираться к столику. Однако не углядела подвернувшуюся под ноги игрушку и словно птица, взмахнув руками, шлепнулась на пятую точку.

– Блин!
– встало Моё Высочество, потирая копчик. Здорово я приложилась.

– О, салфетки, - оглянулась Эрлен.
– Алис, давай быстрей. А то, как бы она опять не захныкала.

В ответ на последнюю фразу Настя свела бровки домиком, и я рванула со спринтерской скоростью к столику, открывая на ходу крышку у салфетницы. Как только оказалась в поле видимости малышки, Настена успокоилась, и мы начали вытирать последствия смены подгузника. Когда всё стало блистать чистотой, нас ждал ещё один неприятный сюрприз. Пока мы, подложив под попу малышки салфетку, расстегивали подгузник и решали какой стороной его надевать, на столик потек ручеек, так что нам пришлось на время отложить примерку важного аксессуара и вновь затирать последствия жизнедеятельности. Все это время Эрлен наставляла лекторским голосом Настю, что писать надо в подгузник, а не на одеяльце. Думаю, малышка её не поняла. Но хотя бы был один плюс - она замолкла, с улыбкой на личике слушая наши голоса.