Шрифт:
— Я выписываю вам таблетки, — не согласилась врач, — чтобы вылечить у вас нарушение сна, а вовсе не для того, чтобы вы пользовались ими постоянно.
Ведь есть же люди, которые быстро забывают свои невзгоды. Включая смерть близкого человека. Пережили, месячишко поплакали и пошли себе дальше, не оглядываясь. Странно, что только теперь Наташа нашла своему поведению объяснение. Ее страшила опять все та же боязнь перемен: а как она сможет жить одна, а как станет привыкать к кому-то другому? А вдруг на этот раз жизнь не сложится? Смешно требовать от жизни гарантий, словно в часовой мастерской, но Наташа хотела именно этого.
Родные снисходили к этой ее слабости, но не понимали, почему она не такая, как они? И все хотели перетянуть ее на свою сторону. Научить забывать, что ли.
— Сестрица, ты, помнится, неплохо рисовала, — тормошил ее за столом Валерка.
— Мало ли, художником я все равно не стала бы.
— А вот визажистом могла бы. Со своим знанием косметики. Знаешь, сколько они зарабатывают!
— Еще чего, — посуровел отец. — Для этого, наверное, и высшего образования не нужно. Любая малограмотная девчонка такую специальность освоит.
Он гордился, что оба его отпрыска имели дипломы инженеров.
— На фиг ей диплом? Мне мой что-то дает? Я работаю совсем в другой области. Начал сначала и, между прочим, стал профессионалом. И Наташке можно всего лишь закончить курсы.
— Куда ты ее толкаешь, куда? В ту же яму, в которой сам сидишь?
— Ни в какой яме я не сижу! — в свою очередь, закричал брат. — А сбой может в любом деле произойти.
— Ага, потом таких сбившихся находят в подъездах с пулей в голове!
— Чего это они? — шепотом спросила Наташа у матери.
— Да тут как-то приходили по Валеркину душу двое бритоголовых. Отец тогда за него так переволновался, до сих пор забыть не может. Мол, на госпредприятии его бы никто преследовать не стал. А Валерка сказал, что никогда не будет работать на государство, которое не только не считается с его правами гражданина, не платит ему долги, а при случае вообще может без штанов оставить. Отец стал спорить, доказывать, что такое случается во всех странах. Что и в Америке было в тридцатые годы. На что Валерик отвечал: теперь понятно, что от Америки мы на семьдесят лет отстали. Отца ты же знаешь, он вообще не допускает мысли, будто какая-то Америка лучше нас. В общем, они поссорились и месяц не разговаривали.
Месяц не разговаривали, что творится! Раньше в семье никогда такого не было. Могли дуться друг на друга, но не больше одного-двух часов…
Наташа дала себе слово отца с братом помирить. Раз и навсегда. Кто-то же должен быть умнее. Или снисходительнее…
Надо же, она собралась родных мирить. Раньше просто перемолчала бы, подождала, пока само наладится. Может, у нее стал меняться характер? Не поздно ли — человеку под тридцать? Вечный непротивленец, трусиха и кисейная барышня. Травоядное животное, которое начало отращивать клыки?
Вот как, о себе уже в среднем роде. Давай, Наташенька, унижай себя, ползай, если летать не можешь!
— У нас, между прочим, тоже есть в городе парфюмерная фабрика, — заметил отец.
— Да знаю я, — сказала Наташа, — ты забыл, я на ней практику проходила.
— Пусть отдохнет человек, — вмешалась мама. — В кои веки дома очутилась, а вы оба сразу про работу. Небось не объест!
— Да я вообще-то не с пустыми руками приехала, — похвалилась Наташа, чем вызвала нешуточное возмущение родных.
Громче всех распинался брат, который обещал кормить ее до пенсии, если паче чаяния сестра не найдет себе хорошую работу. А свои деньги пусть себе оставит.
Деньги. Будь прокляты эти деньги! Она бы даже хотела поскорее их истратить, чтобы не вспоминать, каким образом они ей в руки попали.
Хорошо бы заодно истратить и память, чтобы не вспоминать ни о Валентине, ни о той роковой субботе его дня рождения.
Увы, как впоследствии оказалось, от него ей осталась не только память.
Глава четырнадцатая
Наташа все-таки послушалась брата. Пошла на курсы визажистов. Училась с удовольствием, по словам преподавателей, хватала все на лету.
Никогда она прежде не знала, какое это удовольствие, когда под твоими руками человек получает как бы новое лицо.
Причем среди клиентов у нее появились не только женщины, но и мужчины, кое-кто из которых стал за ней ухаживать.
Значит, правы философы, утверждая, что никогда не поздно начать жизнь сначала.