– Зачем? – спросил Бегишев.

Андрей перевел.

– Неужели он действительно думает о музее? – удивилась мадам Парвус. – Он сошел с ума. Это же маразм.

– Это не маразм, – Ильич гордо вытянул вперед бородку, – а реализм, товарищи и господа. Если ключ был в моих вещах, то никто не посмеет его выкинуть.

– Какие еще вещи? – взревел Оскар. – Ты из Москвы их присылал?

– Может, на борту есть слесарь? – спросил Андрей. – Я боюсь, что мы зря теряем время.

– Тогда я иду с вами, – твердо сказала госпожа Парвус.

– Еще чего не хватало! – воскликнула Антонина.

– Или вы не покинете шведских вод.

– Я с вами, птичка, – сказал теннисист. – Без меня они вас выкинут за борт через полчаса после отплытия.

– Разумеется, мой мальчик, – сказала мадам и тут же продемонстрировала прозорливость и знание людей. – Конечно, я тебя возьму, иначе тебе не достанется доля и окажется, что ты зря спал со старой сковородкой.

В ответ на возмущенный возглас теннисиста она спохватилась и перешла на непонятный Андрею шведский язык.

– Чего она требует? – спросил Бегишев, и тут Андрей сообразил, что забыл о своих переводческих обязанностях.

– Она хочет, чтобы мы взяли ее на борт.

– Черт с ней, – сдался Бегишев.

Поднялись на борт без приключений, никто не задерживал, никого не было и наверху трапа.

Бегишев даже выразил неудовольствие.

– Всех уволю, – сказал он, – так можно судовую кассу увести.

Прошли в холл.

– Где будем мадам устраивать? – спросил он у Андрея.

– Я не знаю, – сказал Андрей. – Мне нужно к себе сходить, умыться.

– И не мечтай, – сказал Бегишев. – Я тебя ни на секунду не отпущу. Во-первых, я тебе не верю. Я никому не верю. Во-вторых, у нас сейчас нет другого переводчика.

Пришлось всей толпой идти к люксу господина Бегишева.

Там разместились в тесноте.

Бегишев приказал Алику:

– Давай на полусогнутых в машину. Знаешь, кого звать.

– Знаю.

– Сейчас придет слесарь, – сказал Бегишев. – Мастер своего дела.

Мадам поглядела в иллюминатор. Она была напугана.

– А скоро ваш пароход отправится дальше? – спросила она.

– Не бойся, – ответил Бегишев. – Ночью. Время еще есть. – Он обернулся к Антонине: – Кто нас засек или нет?

– Ой, я не знаю, Оскар, – ответила Антонина. – Может, кто-нибудь из-за угла подглядывал. Ты же знаешь, как здесь легко спрятаться.

– Думай, где нам спрятать добро, – сказал Бегишев.

– Как будто ты раньше все не предусмотрел, – улыбнулась Антонина.

– Планы меняются, обстоятельства тоже, – сказал Бегишев.

Говоря, он разглядывал госпожу Парвус.

Забавно, что они были похожи. Две туши: одна помоложе – Бегишев, другая – куда постарше. И друг другу они не нравились.

– Мы договорились на тридцати процентах, – сказала госпожа Парвус.

– На двадцати! – воскликнул Ильич. – Сама же говорила: двадцать!

– Все оказалось куда сложнее, чем мы ожидали, – сказала мадам.

– Для меня тем более все оказалось сложнее! Я же не требую больше моих сорока! – Ильич был искренне возмущен. У него отнимали деньги.

– Получите, сколько я выделю, – сказал Бегишев.

– Может, там ничего и нет, – сказал Андрей.

Это была крамола, ее так и оценила мадам. А когда Андрей повторил свою фразу по-русски, поднялся общий шум, прерванный только появлением чужого нескладного человека с большой челюстью.

– Пришел, – сказал Алик, оставаясь в дверях.

– Вижу, – сказал Бегишев. – Посмотри, Данилыч, как этот ящик открыть. Только быстро, нам некогда чикаться.

– Пустое дело, – сказал Данилыч.

Оба играли в хозяина – работягу. Вернее всего, не был этот слесарь Данилычем, но и был ли слесарем – тоже неизвестно.

Данилыч постучал по боку ящика согнутым пальцем. Ящик отозвался глухо.

Данилыч приподнял ящик и с тупым стуком опустил его.

– Солидная работа, – сказал он. – Старая, может, даже до революции делали. Золинген. Классная сталь.

Андрей отнесся к словам Данилыча скептически. Даже чуть не спросил вслух: а Золинген здесь при чем?